Час отплытия

— К боцману пойду, работать, — отвечал Витос тоном, как бы говорящим: ежу понятно, было бы о чем спрашивать.

— Не надоело работать у боцмана? — красивые, правильные черты чифова лица тронула улыбка, классически благожелательная, покровительственная. Ему нужен был рулевой на вахту, а из рабочей боцманской бригады кого возьмешь: один — сорокот, необходим там, другой — молод, но бестолков, пробовали уже на руле — не получается у него, ну а третий — Апрелев.

— Д-да нет, — независимо произнес Витос. — Не надоело.

— Та-а-к, это хорошо, что не надоело, — чиф смотрел на Витоса. — Ну а… сменить работу не хотелось?

— На какую? — быстро спросил Витос.

— Ну-у, например, — чиф улыбался этой наивной непосредственности, — стать рулевым.

— Конечно хотелось, — Витос ответил сдержанно, но тут же почувствовал, как разжалась где-то внутри пружина, невесть когда и откуда возникшая. — Хотелось, — повторил он и улыбнулся, глядя прямо в глаза чифу.

Хотелось, ишь какой шустрый, подумал Эдуард Эдуардыч, черта с два я бы тебя взял на свою вахту, если б не помполит: Апрелев у него, видите ли, учитель, ему нужны свободные вечера. Я бы тебя, пацан, подсунул третьему на вахту, а Худовекова вернул бы себе…

— Ну, вот, — до того сидевший, облокотившись на стол, чиф откинулся в кресле, — я же понимаю, каково интеллектуально развитому человеку работать под началом боцмана.

Уши Витоса вспыхнули, и он поспешил возразить:

— Да нет, мне просто интересно рулевым.

— Это естественно, — снова подтвердил чиф, — штурманская рубка, приборы, карты — это ведь не то что пеньковые хвосты крутить. Вот боцману с его церковно-приходской школой оно в самый раз, выше ему не прыгнуть.

— Почему? Он в восьмом классе учится, — Витос снова посмотрел чифу прямо в глаза, но Эдуард Эдуардыч глядел поверх него, почти что в подволок.

— В сорок с лишним лет? — И помолчав, добавил. — Мне приходилось бывать в Канаде… Ходил на транспортном судне, капитаном. — Чиф достал из стола сигарету и прикурил от газовой зажигалки. — Так вот, там с малолетства учат во всем уважать порядок. Там даже на загородном шоссе не найдешь окурка. Там везде все культурно и чистенько… А Храповик он и есть храповик (это фамилия Василия Денисыча). Он будет стоять, плевать в переполненную урну и еще хамить в ответ на замечание.

Витос сразу вспомнил, как они тогда стояли в шесть утра возле столовой команды, отогреваясь после швартовки, как чиф, проходя мимо, ткнул пальцем в урну и сказал «вынести», вспомнил Витос и что говорили тогда про уборщицу Лизу-Луизу и старпома, все вспомнил и сказал:

— Так это же обязанность уборщиц — урны…

Слегка стукнув в дверь и тут же широко ее распахнув, в каюту стремительно влетела кокша Жанка, румяная, только, видно, от плиты, но уже не в поварской куртке, а в нарядном красном платье.

— Эдик! — вскричала она, но, увидев Витоса, поправилась. — Эдуард Эдуардыч, у меня новость есть для вас.

— Потом, Жанна Оскаровна, — недовольно покосился на нее чиф, вы видите, я занят.

Он смотрел на нее явно в ожидании, что она выйдет, но Жанка шутливо махнула на него рукой, сказала:

— Да ладно, я вам не помешаю.

И прошла в глубь каюты, к креслу, стоявшему возле стереомагнитофона. Чиф проводил ее сложным, не поддающимся описанию взглядом, смутившим, во всяком случае, матроса второго класса Апрелева.

— Н-ну, ладно, Апрелев, — стукнул он по краю стола кончиками длинных красивых пальцев, — вы свободны.

Витос поднялся, в недоумении от «вы» и от всего вообще.

— Да, на работу сейчас можешь не идти, а в шестнадцать часов выйдешь на вахту. Ко мне на вахту, понятно?

— Ясно! — звонко ответствовал новоиспеченный рулевой «королевской» — старпомовской вахты, но тут же замялся. — А я ведь с утра не работал.

— Ну, понятно, ночью у вас аврал был.

— Да нет, меня не подняли по авралу.

— Да? Вот задачу задал, — чиф с юмором переглянулся с кокшей. — Ну, иди, раз хочется, поработай. До шестнадцати, до вахты.

— Есть до шестнадцати! — отчеканил Витос и выскочил из каюты.

Было начало второго, когда он снова оказался на палубе. Ветер куда-то пропал, «Удача» повернула за мыс. Его зубчатые скалы, венценосные, позлащенные солнцем, проплывали вдали, справа по борту. Василь Денисыч, отец и Суворовец возились втроем у лебедок пятого трюма — распаковывали большую бухту нового троса.

— О, подмога идеть, хлопцы! — тряхнул головой в неизменной кубанке боцман.

— Здорово, сынище! — весело приветствовал его отец. — Давай подключай бицепсы, как раз вовремя.

Суворовец лишь коротко исподлобья взглянул на Витоса, разогнул, глухо простонав, спину, потер поясницу и молча полез по скоб-трапу в лебедочную кабину.

Обе стрелы пятого номера уже смотрели в небо, как зенитки. Заворчали лебедки, и гак поплыл вниз.

— Витя, отдай левый шкентель, — Василь Денисыч протягивал Витосу свайку.

Гак улегся на палубу, и Витос сноровисто отвернул свайкой скобу и отдал шкентель, который, почуяв свободу, как живой, пополз, волоча скобу по заклепкам палубы, к борту.