ЧАС ПИК

Я взглянул на них. Они стояли рядом, почти одного роста, и смотрели на меня. Весьма подходящая друг другу пара среднего возраста. Если бы я сказал Зосе утром про свою болезнь, они переждали бы несколько оставшихся до моей смерти недель и легализовали бы свои отношения после. Но, видно, мне суждено было пройти и через это.

– Вы давно знакомы? – спросил я.

– Семь лет,- сказала Зося.- Ты представил мне его на кладбище. А потом мне захотелось узнать, почему ты его так ненавидишь. Меня очень интриговало то, что произошло между вами.

– И ты решила вознаградить его за то зло, которое я ему причинил…- грустно улыбнулся я.- Вы что же… все семь лет так?

– Ну что ты! – возразила Зося.- Анджей учился по вечерам в институте. И только недавно… Ты был так занят своими делами… И я хотела, чтобы Эва спокойно сдала на аттестат зрелости. Но если ты сам сделал первый шаг…

– Вы любите друг друга?

– Ты даже и представить себе не можешь как, старик,- ответил Анджей.

Они стояли передо мной, несколько удивленные тем спокойствием, с каким я принял это как-никак неожиданное сообщение. Анджей лишил меня даже возможности сделать жест – отписать ему в завещании жену или соединить их руки на моем смертном одре… Они все сладили сами, у меня за спиной. От меня требовалось только не устраивать скандала.

– Ты действительно закончил институт? – вдруг вспомнил я.

– Зося уговорила меня кончить,- ответил он, нежно беря ее за руку.- Три месяца назад я получил диплом. Вообще, благодаря ей я встал на ноги.

Он улыбнулся точно так же, как некогда Боженцкий: прекрасной улыбкой любви. Этот сорокавосьмилетний выпускник стоял на пороге жизни, влюбленный в мир, и был полон сил, как омоложенный чувством Фауст.

Все смешалось, все снова перетасовалось, точно колода засаленных карт. На глаза у меня навертывались слезы страдания и зависти. Оставалось сыграть заключительную сцену.

– Желаю вам долгих лет счастья, мои дорогие,- сказал я со всей галантностью, на которую только был способен.

Анджей кинулся к тумбочке, вытащил оттуда какую-то бутылку и наполнил рюмки, чтобы окончательно завершить соглашение. Этим он давал мне понять, что мы квиты. На минуту повеяло чем-то из прежней жизни.

– Значит, все эти твои собрания комитета, эта борьба с алкоголизмом были липовыми? – спросил я, взглянув на Зосю.

– Только воскресные, как и твои заседания по пятницам,- ответила она.

Освободившись наконец от лжи и уверток, она с облегчением улыбалась.

– За ваше здоровье,- сказал я, поднимая рюмку.

– И за твое,- сказали они в один голос.

Я влил водку в пылающий живот. Вместо того чтобы немедленно уйти, как того и требовала ситуация, я выпил еще несколько рюмок и затеял идиотский разговор о разводе.

– Все расходы, связанные с разводом, я беру на себя, так как чувствую себя виноватым,- сказал я.

– Что тут толковать о вине,- возразила Зося.- Заплатим за развод поровну, и все.

– Ты меня обижаешь! Ведь это я разрушил наш брак, мне и платить!

– Время все разрушает. Ты не виноват, что у тебя прошло чувство.

– Но я мог не обманывать тебя! Если бы у меня была хоть капля разума…

– Причем здесь разум?

– Я был идиотом! Я во всем был идиотом и должен заплатить за все!

Они смотрели на меня с изумлением, не зная, как реагировать на этот взрыв всеобъемлющей самокритики. Их зрелое счастье вовсе не нуждалось в ней.

– Ну, если уж ты так хочешь платить…- пожала плечами Зося.

– Хочу? Категорически настаиваю! – прервал я ее и, закончив на этом дурацкий спор, встал, потому что оставаться дольше уже не было ни малейшего повода. Что-то тут не клеилось: конец разговора не соответствовал ни моральному значению проблемы, ни ее существу.