Час Пик

— Скорей майор Пронин, — сдержанно улыбнулся Писатель. — Ближе…

— А как это? — поинтересовался Издатель, с трудом соображая, что же такое «псевдодокументальная проза» — слово–то какое–то новое.

— Надо будет поднять документы, просмотреть, как и что было на самом деле, что за кадром осталось, — ответил Писатель, прекрасно понимая, что фраза «как было на самом деле» звучит одновременно и очень убедительно (во щас я вам тако–о–ое расскажу), и более чем расплывчато (мал ли что может остаться «за кадром»?).

— И что?

— И облечь в красивую литературную форму, — профессионально подытожил Писатель.

— А документы–то где возьмешь?

— Ну, не только документы. Как говорят в CIA — есть такой способ «обработки открытых источников информации».

— ?

— Периодика, видеозапись передач с его участием, показания друзей, свидетелей и очевидцев… Можно настричь. А потом — потом меня пригласили на пленарное заседание совета по борьбе с организованной преступностью, — откровенно, чтобы набить себе цену, соврал Писатель.

Ну–ну–будут тебя, таксиста из New York на закрытые заседания приглашать!

Своих таксистов, что ли нету?

Издатель замялся: конечно же, в литературе — полный лопух, но понимает щекотливость и деликатность момента…

— А как ты о нем писать будешь? Что — «дон Влад Листьев, мягко улыбнувшись, произнес: как ты могла обо мне такое подумать! Да я, да она…»

Эта была фраза из последней книжки, какой–то там мелодрамы, рукопись которой Издатель читал на ночь (и по работе, и — для собственного удовольствия, так сказать, надо же приобщаться к знаниям, надо же иметь основания считать себя культурным человеком, не только же бухгалтерские отчеты читать!..)

Видя колебания Издателя, Писатель тут же перешел в наступление:

— А Шекспир, когда писал «Юлий Цезарь» или «Клеопатру» — он что, выискивал в древних манускриптах их точные и дословные фразы? А Золя, когда писал «Саламбо» — что, тоже? А Джованьоли, а Дюма, а вся эта лениниана — что, каждое слово Владимира Ильича, все эти бытовые выражения, вроде «подойдя к окну» тоже подслушали и записали? Хрен там, — поморщился Писатель. — Они это домыслили. И им поверили, потому что домыслы их были очень убедительны. И у Шекспира, и у Золя, и у Дюма…

— Новая реальность? — Издатель иронично посмотрел на собеседника.

— Приблизительно так. Мир будет таким, каким мы его создаем… Поверят, каждому слову поверят. В любом человеке заложена святая и незыблемая вера печатному слову — еще со времен Гутгенберга…

— Смотри, мне тут передали, что один Обозреватель тоже, вроде бы, создает новую реальность…

— Писатель нахмурился.

— Что за он?

— А–а–а, из одной паскудной газетки. Я с его Главным недавно переговорил по телефону — ну, там без тайн, без интриг, без кровавых подробностей, что–то вроде «Знаете, каким он парнем был?..»

— Ну и пусть создает, — равнодушно ответствовал Писатель, — будет два параллельных мира, две, так сказать реальности.

— И обе — новые?

— А почему бы и нет?.. Только моя реальность будет лучше, — со скрытым самодовольством профессионала улыбнулся Писатель.

Еще бы — он знает себе цену. Как по русскому классику Даниилу Хармсу: «Он — Писатель, а ты — Обозреватель…» Говно ты, короче говоря — так, кажется?..

Чтобы литературные критики в один голос заявили о многогранности твоего таланта, надо, чтобы и книга выглядела «многогранной». Профессионализм, интрига, структура, построение, сюжетец покруче, стилистика, язык, книжная графика, etc — «все грани одного кристалла», как в телерекламе «Русского дома Селенга». А из множества граней одного кристалла самые заметные два: карьера главного героя (деньги, приобретения, падения и взлеты, то есть — успех) и личная жизнь (семья, женщины, любовницы; если есть, конечно)… Ну, а между ними еще одна грань, второстепенная, перемычка: отношение ко всему этому окружающих.

Ну, а интрига, структура, построение, стилистика, язык, книжная графика и даже сюжетец покруче — как ни странно, в подобной литературе второстепенное. Главное — сам герой, его личность…

Это Писатель понял сразу: принцип псевдодокументалисгики.

Итак — «обработка открытых источников информации». Вот и прекрасно, с этого и начнем…

В тот же вечер Писатель отправился в библиотеку, и отксерил все, что только удалось обнаружить о Листьеве. На следующий вечер — в Останкино, где за несколько зеленых бумажек с портретами Президента Франклина получил чемодан видиокассет.

Такие вот «открытые источники». Есть, правда, еще и закрытые (то, чего не писалось), есть и слухи, то есть — полуоткрытые, полузакрытые (то, что могло быть написано, а могло и не быть).

Три источника, три составные части, как когда–то, в золотые студенческие времена учил Писатель на журфаке МГУ (когда еще не был писателем).

Но граней — главных–то граней в кристалле всего две.

Первое — карьера. Карьера и все, что с этим связано.

«Добрый гений Останкино, — вспомнились Писателю строки из чьей–то похоронной статьи, — человек, который…»

И, развернув газету (ту самую, о которой ему сегодня Издатель говорил — ну, с Обозревателем), принялся за «обработку»: