Час пробил

Только войдя в бар, Элеонора поняла, что нервничала. Одна в безлюдном парке, в дождь… «Имею право выпить. Машин мало, как-нибудь доеду потихонечку, а то зуб на зуб не попадает. Холодина и мокрота». Бармен мгновенно выполнил заказ. Элеонора опорожнила стакан так быстро, что сама удивилась. Тепло разлилось по телу. «Что там, в этой бумажке? Хоть одним глазком… Нет. Сейчас нельзя. Только в машине. И то, когда отъеду на приличное расстояние». Придвинула бармену кредитную карточку. Всюду за еду и ночлег она старалась расплачиваться ими. Кредитные карточки избавляли от необходимости брать с собой в дорогу крупные суммы наличными.

Отъехав несколько кварталов, Элеонора остановила машину, заперлась изнутри, выключила щетки, достала из сумки клочок бумаги, развернула его и прочла: «Извини, что так мало. Только семеро. Вот их фамилии и адреса». Дальше шло перечисление. Элеонора несколько раз внимательно перечитала записку — двое жили в другом конце страны, их она проверит в последнюю очередь. Больше ей не понадобится изрядно помятая бумажка. Она включила зажигание, разорвала записку на мелкие кусочки и, когда машина разогналась миль до семидесяти, вышвырнула пригоршню конфетти в окно. Ветер и дождь мгновенно растащили то, что было запиской, в десятки самых невероятных мест.

«Итак, сначала пятеро. Брукс^;—летчик, Шоуп — техник, Моуди — врач, Марден — в прошлом военный переводчик и Амаллори — офицер-интендант. Логично начать с врача. Все-таки коллега Барнса-Уиллера, да и живет сравнительно недалеко».

В полдень следующего дня Элеонора сидела в клинике доктора Моуди.

С вежливой, одинаковой для всех, улыбкой секретарша сказала, что ее примут минут через десять.

Элеонора села в кресло и уставилась на красочный плакат весьма скорбного содержания. Он висел слева от двери в кабинет мистера Моуди и сообщал об «основных причинах смертности». Элеонора лениво скользила глазами по безжалостным строкам:

 

«Только сифилис и почки нас радуют, — размышляла она, — что касается убийств, с моей точки зрения, все в полном порядке — я еще долго не останусь без работы. Кажется даже, работы с каждым годом становится все больше и больше. — Элеонора посмотрела на заостренный носик пожилой секретарши. — Ну и пьют, конечно, от души, пьяниц стало вдвое больше, что бы там ни говорили о тяге к скромной жизни».

Секретарь перехватила ее взгляд и произнесла:

— Жуть!

— Пожалуй, — согласилась миссис Уайтлоу.

— Что творится, что творится! — секретарь явно скучала. — В мое время нам тоже всего хотелось, как и вам, но тогда в обществе царила формула: «Ну что вы, этого делать нельзя!» А теперь? Теперь ваша воля — законодатель поведения, самосдерживание никого не волнует. Зачем сдерживать себя? Жизнь коротка! Все решают личный выбор и собственные вкусы. Куда мы идем?

Она соскочила с кресла неожиданно ловко, подбежала к Элеоноре и, склонившись, как заговорщица, зашептала:

— Вы верите в предсказания? Я верю. Как не верить, если предсказатели еще в сорок девятом году предупреждали об убийстве Кеннеди, о скандале с Никсоном… И Садат, конечно, был обречен. За пятнадцать лет предсказывают, и в яблочко! Как не верить? Мне особенно нравится Тенни Хейл.

Он считает, что после двухтысячного года разразится ядерная война, все пойдет прахом, останутся лишь маленькие островки цивилизации, управлять ими будет Россия. Представляете? (Элеонора чуть отодвинулась от возбужденной собеседницы.) Хейл утверждает:, на полуострове Юкатан в Мексике будут найдены старинные манускрипты. Они прольют свет на происхождение всех религий и многих естественно-научных законов, в том числе явления антигравитации. Мы будем парить в воздухе, как птички! Представляете? Вы верите в бога? (Элеонора промолчала.) Хейл считает, что с двухтысячного года христианство снова будет цвести в России и Китае. Конечно, они иногда путаются, бедняги-предсказатели. Один, например, считает, что скоро запретят сигареты во всем мире. Сигареты меня не волнуют! Я не курю, не пью и не колюсь. Меня интересует, явится ли Антихрист и будет ли ужасное Армагедонское сражение? Остальное не так уж важно…

Дверь кабинета неслышно раскрылась, и на пороге показался худощавый мужчина, из тех, о которых говорят — без возраста.

— Миссис Уайтлоу? Вы еще живы? Мэдж — чудесная женщина, но, поверьте, ее необузданный темперамент часто ставит меня в тупик.

Он взял Элеонору за локоть, провел в кабинет, усадил в кресло и только после этого сказал:

— Извините, вам пришлось туго. Слушать ее — сущая пытка. Она прекрасный секретарь, опытный и аккуратный, не то что молоденькие красотки, но немножко не в себе: ни мужа, ни детей, один Антихрист на уме и русское коварство.

В кабинете царила прохлада. Мистер Моуди был внимателен. Он сидел не шелохнувшись, пока Элеонора говорила, и только постукивал пальцем по крышке стола.

— Вот, собственно, и все, — закончила миссис Уайтлоу. Моуди положил руки на подлокотники вертящегося кресла и, не скрывая разочарования, начал: