Час шестый

Ворошилов поставил положительную резолюцию на приятном письме. Встал, расправил под ремнем широкую длинную гимнастерку. Сегодня он все же снял белый китель. Гремя креслом, он бодро вызвал помощника:

— Во-первых, узнай, где сейчас находится товарищ Сталин, на юге уже или еще в Зубалове.

— Слушаюсь!

— Во-вторых, созвонись с Буденным, прими меры по этому заявлению, — Ворошилов сел. — Конечно, «Брабансон» это не ахти что. Не текинец, но все-таки. А кличку надо сменить!

Нарком подал помощнику письмо из Вологодской губернии, и тот ушел.

Воспоминание о стычке с генсеком по поводу Орлова больно кольнуло, но Климент Ефремович тут же припомнил и сталинское рукопожатие при уходе. Успокоился… Не потерял ли он бдительность? Вон Семен Буденный ложится спать, а наган на всякий случай каждый раз рядом кладет. Кончится ли на этом сталинское недовольство? Нет, надо идти к Вячеславу… Надо ускорить финансирование военных заводов… Орлов прав.

Ворошилов по-домашнему добродушно спросил сам себя:

— А когда там у нас очередное политбюро? — Он вырвал листок шестидневки. — Так, так… Политбюро шестнадцатого…

И подумал уже молча: «Надо успеть на Политбюро переговорить с Молотовым. Еще надежнее поручить это дело Гамарнику. Этот умеет просить деньги у СНК. У него получится лучше…»

Вошел снова помощник и доложил, что, по словам жены Сталина Надежды Сергеевны, на даче в Зубалове его нет. Нет хозяина и в сочинской Мухолатке, а в кремлевской квартире телефон вообще молчит. Поскребышев, наверное, знает, где генсек, только не говорит.

— Почему? — спросил нарком и осекся из-за нелепости такого вопроса.

Помощник пожал плечами. Они вышли из кабинета одновременно.

* * *

В тот день не один Ворошилов настойчиво разыскивал Сталина, звонили ему и Калинин, и Каганович, и Молотов. Даже приехавший из Ленинграда, вернее с юга, Сергей Миронович Киров перед заседанием Политбюро хотел парой слов перемолвиться с генеральным. У Менжинского и Ягоды, по их мнению, было наиболее важное дело. Но телефоны молчали. Жена Сталина, сидевшая на даче в Зубалове, говорила, что муж давно уехал на юг, а в Оргбюро утверждали, что Сталин еще в Москве. Противоречивые сведения особенно смутили Кагановича: как ему быть?

Обычно Сталин сам вел заседания Политбюро. Если же он поручал председательствовать Кагановичу, то предупреждал заранее. Непонятно, что мешало ему присутствовать на заседании сегодня? Время начинать, а его нет. Что бы сие значило? По еле заметной шутливой интонации в голосе Поскребышева Каганович почувствовал, что тот знает, где находится генеральный. Калинин тоже, вероятно, знает… Не говорит… А время идет.

Крупная фигура Лазаря Моисеевича (он был в Политбюро, пожалуй, самым массивным) поднялась над секретарским столом. Облаченный в серый непарадный китель из шерстяной ткани, он молча ждал, когда все приглашенные стихнут, когда прекратится шелест припасенных бумаг. Ждать пришлось недолго:

— Товарищи, Иосифа Виссарионовича до сих пор нет. Я вынужден открыть заседание.

— Может, подождем еще минут пять? — предложил Ярославский и снял очки, обсасывая пышный висячий ус, вернее, одну его прядь.

— Нет, Емельян Михайлович, вопросов на сегодня слишком много, нам не управиться и до полуночи.

Каганович обвел вождей тяжелым, ничего не выражающим взглядом. Калинин, покрякивая, вежливо и негромко сказал:

— Так сказать, если намечено, то надо начинать. Кажется, мой вопрос стоит первым.

Лазарь Моисеевич открыл заседание и сел. Вопросов было действительно много, слишком много для одного заседания. Более сорока. Приглашенные на заседание члены ОГПУ, ЦК, ЦКК и Хлебоцентра нервничали в приемной.

В числе участников сто восьмого заседания от 16 июля 1932 года присутствовали члены Политбюро Косиор, Калинин, Киров, Молотов, не считая самого Кагановича и кандидата в члены Анастаса Ивановича Микояна. Президиум Контрольной Комиссии представляли, кроме Ярославского, Рудзутак и Антипов. Из членов ЦК присутствовали Постышев и Шверник. Сулимов и Пятницкий дожидались своих вопросов пока в приемной.

Лазарь Моисеевич, не затягивая, предоставил слово Калинину, который близоруко разбирался в бумагах. «Разрешите доложить сидя, товарищи?» — прокашлялся и поправил галстук всесоюзный староста. «Разрешаем, хоть лежа, хоть сидя!» — сказал улыбчивый Сергей Миронович, но Калинин все-таки встал. Упоминание о возможности лежать обидело, он воспринял эту шутку Кирова как намек на Бог знает что. Он заговорил, слегка покряхтывая и слегка грассируя. (Своей легкой картавостью, напоминавшей Ленина, он даже втайне гордился.)

Речь шла о спецпереселенцах в Севкрай.