Час шестый

Действительно, что было Сереге делать? Говорить ничего нельзя, а есть ему и самому хотелось. В голове крутились только одни слова Павла: «Чего-нибудь принесешь». Голодный он, совсем худой… Ежели Олешке сказать? Так ведь и Олешки-то нет в деревне, наверно, убежал в Ольховицу искать Василья. Или они оба тут, в Шибанихе? Ведь сегодня у краснофлотца сварьба… Пироги пекли и студень наварен… Нет, надо сперва искать котелок и спичек… Унести все к дегтярному. Никому нельзя рассказывать. А как унести котелок, ежели матка в бане? И куда окуня деть? Уха-то будет хорошая и с одного окуня. Павел уху сварит. Дак опять же котелок нужен… И спички. Дрова есть в сосняке. Эх, была не была, а котелок из бани уволоку, пока Веры нет. Увидят, дак скажу, что пошел по ягоды. Ежели ягод не насобираю, дак наломаю обабков. Обабков-то в лесу много, только все стали гнилые. И окуня с собой прихватить? «Рыбу-то надо варить без грибов», — сам себе заявил Серега, развернулся и твердой походкой направился обратно к бане.

Матери уже не было и кривой Тани тоже. Пока Серега ходил в гору в деревню, они тоже вместе с младшими ушли глядеть молодых. Чего они говорили про какой-то Палашкин сундук?..

Парень вытряс из котелка в каменку луковую кожуру. «Соли бы… — тоскливо подумал он. — Картошка без соли, разве дело? Нет, уходить надо, пока не поздно! Сейчас придет с покоса сестра Вера. Того и гляди Олешка прискачет либо матка придет… Тогда уж не убежишь к дегтярному-то. Остановят, начнут спрашивать…»

Он запихал в карманы штанов три кусочка, принесенные матерью, положил окуня на самом виду и бежать.

Отнюдь не надеялся Сережка Рогов на себя! Чувствовал, что ежели начнут мать с Верой спрашивать, что да как, да куда побежал, он не вытерпит и разревится. Скорее на мост да на тот берег. В лес да по дорожке к дегтярному…

Высокие сосны тревожно шумели, канючила в кустах какая-то птица. Дятел тюкал. Большой, с кепку, масленок встретился на дорожке, но оказался гнилой. Сережка пнул его ногой, даже не стал особо разглядывать. Ясно и так, что гнилой. Зато маленькие были ядреные, скользкие. Они росли прямо у завода, где гонили когда-то деготь. Этих набрал Серега полкотелка и присел на обгорелую чурку.

«Буду до вечера тут сидеть!» — решил парень, но послышался легкий посвист. Павел ходил где-то близко. Он и вышел к дегтярному из частого ельника. Кинул на землю кепку с маслятами и крепко, за плечи, обнял Сережку. От голода и волнения Серега разрыдался.

— Ну, не реви, не реви! Ты у нас мужик, не реви. Вон как вырос! — успокаивал Павел, босой, обросший.

— В-вот, принес котелок да еще три куска мамкиных… — заикаясь, говорил Серега.

— Что, и она по миру пошла?

Сережка швыркал носом, глотая слезы. Павел опять начал его успокаивать. Затем и сам прослезился, когда узнал про второго своего сынка, про брата-краснофлотца и про Евграфа Миронова, которого поставили вчера в колхозные преседатели.

— Ну, а на мельнице кто? Заперта ли она на замок?

— Не заперта! Ключ-то у дедка Клюшина, а двери все равно открытые.

— Ладно… Давай раскладывать теплинку, станем обабки жарить. Либо беги пока в яму за картошкой, я той порой дров наломаю. На вот мешок тебе. Ежели увидишь кого, сразу в кусты.

Пока парень бегал на яму, костер у Павла вошел в силу. Около огня да под солнышком стало жарко. Котелок без воды совсем не потребовался, пекли маслят на огне. Когда костер прогорел, картошку зарыли в горячей золе. Она пеклась долго, Павел пробовал ее то и дело. После жареных обабков и печеной картошки Павел сказал, усмехаясь:

— Ну, Сергий Иванович, спасибо тебе! Накормил как на сварьбе, иди теперече рыбу удить. Али и сам на сварьбу пойдешь? Только про меня ни гу-гу! Сбежал ведь я с высылки-то, видишь сам. Нельзя мне в деревню показываться… Не говори никому, иначе мне сразу каюк… Беги, беги… Да матку-то слушайся. — Павел снова крепко обнял подростка. — Школу не вздумай бросать. Сколько можешь, учись… Не давай и Олешке пропускать уроки.

— А ты куды?

— Иди, иди, про меня не думай. Котелок-то оставь… Я как-нибудь найду слой!

И Серега пошел от дегтярного, не оглядываясь… Только тревожная дробь дятла прошла по гулкому сосняку да ястреб печально кричал в лесу. Запах костра развеяло ветром.

В бане по-прежнему никого. Он сел на пороге, глядел на речную осоку и долго по-взрослому думал обо всем, что случилось. Только сейчас дошло до подростка, что Павел был босой, без сапог.

Тонька-пигалица в голубом праздничном платье прибежала звать Серегу в гости на свадьбу:

— Сережа, ты чево сидишь-то? Иди к нам-то, иди, все уж давно у нас. И Олешка, и Вера. Иди, не тяни времё-то!

И Тоня стремительно исчезла. От нее остался лишь легкий запах земляничного мыла.