Читаем Час шестый полностью

Калинин долго объяснял сложности раскулачивания и зачитывал цифры: сколько арестовано, сколько вывезено кулаков из Киевской области, сколько из ставропольских мест и других областей. На среднеазиатских республиках он кончил докладывать. Молотов спросил, сколько семей принято лесопромышленными поселками Вологды и Архангельска и каков процент из их общего числа сбежавших и умерших. Когда Калинин дошел до детской смертности, прибывший к этому времени заместитель больного Менжинского Ягода с ходу перебил Калинина, оспаривая статистику. Калинин продолжал настаивать на своем и завел разговор о снабжении спецпереселенцев, а Генрих Григорьевич, отрицая необходимость пересмотра снабженческих норм для переселенцев, обратился к Молотову и заявил, что из-за недостатка цемента задание товарища Сталина по срокам строительства Волгобалта ГПУ не выполнит и что он снимает с себя за это ответственность. Молотов сказал, что руководству ГПУ заранее было известно о цементном дефиците. Заговорили все сразу, даже Андреев, и Кагановичу пришлось ограничить активность вставанием с места. Обстановка накалялась. Не отличавшийся активностью, Андреев был давно выведен из состава членов Политбюро. Но, будучи кандидатом, он начал регулярно посещать заседания. Сегодня он несколько раз порывался сказать что-то о признаках украинского голода. Каганович властно пресек и андреевскую реплику о голоде, и начавшийся спор между Молотовым и Ягодой:

— Товарищи, не лучше ли передать весь вопрос о спецпереселенцах в комиссию по раскулачиванию?

Предложение сразу поддержали многие голоса. Лазарь Моисеевич, не мешкая, проголосовал. Калинин сделал вид, что он недоволен, и сел, покрякивая, а Каганович сразу перешел к вопросу о закупочных операциях животноводческих ресурсов в Сицзянской провинции Китая. После этого о хлебе для табаководов говорил Анастас Иванович Микоян, что и стало вопросом третьим, а четвертым Каганович поставил выступление Молотова, касающееся материального снабжения членов ЦК.

Вячеслав Михайлович, не вставая, коротко объяснил участникам заседания положение с индивидуальными заказами платья, это снова оживило обстановку.

«Заседание Политбюро идет своим чередом и без генерального секретаря, — подумалось Кагановичу. — Но корабль двигается медленно. Впереди еще около сорока вопросов…»

Сергей Миронович зевнул. Каганович завел речь о каких-то там международных конкурсах. О создании госфонда и фонда неприкосновенности хлебного фуража долго пререкались между собой Микоян и Ягода. Приглашенные хлебные деятели из СНК даже не вступали в их разговор. Поднятый Кагановичем плановый вопрос о международных конкурсах обсуждался всего несколько минут. Решили все подобные мероприятия рассматривать вперед только с разрешения Центрального Комитета…

Заседание, казалось, вошло в нормальную колею, но чекист Ягода, неизвестно по какому праву присутствовавший на заседании, то и дело подбрасывал незапланированные вопросы. Едва разобрались с хлебофуражным фондом, как вопрос о кормежке спецпереселенцев по инициативе Калинина снова всплыл. Да и Ягоду Кагановичу пришлось прерывать. Конфликтуя с Калининым, навредил сам себе по делу реабилитации. Ведь от Калинина зависело, реабилитирует ли ВЦИК новую группу осужденных евреев. Эти списки пока лишь у Кагановича и Ягоды. Сегодня, в отсутствие Сталина, Лазарь Моисеевич, не вынося на всеобщее обсуждение, планировал довести дело до конца.

«Тупой службист может все испортить, — подумалось Кагановичу. — Придется вновь обращаться к Менжинскому…»

Вопрос о кулацкой смертности сам собой перешел в обсуждение Наркомлеса, растратившего многие продовольственные фонды. Сколько использовано муки? Говорят, что у лесников остался всего недельный запас. Надо, чтобы Комитет резервов уточнил, сколько израсходовали муки эти прожорливые лесники вместе с хохлацкими лесорубами. «Разбазаривание фондов продолжается!» — громко заявил чекист, и тут же выступил прихлебатель генсека Молотов. Вставил ехидную фразу и Киров, вскочил с места горячливый Микоян и начал что-то доказывать Косиор. Не хватало одного Постышева. Но тот хитро помалкивал, наверное, припасал сюрпризы, всегда считая свои резюме выражением сталинских взглядов.

С выяснениями наркомлесовских мучных запасов прошла большая часть драгоценного времени. В итоге отказались решать что-либо, а решили создать комиссию. Ярославскому поручили связаться с РКИ, Ягоду обязали через ОГПУ составить проект наказания за разбазаривание муки на лесном фронте. О закупке муки для ДВК и о персидском хлебе тоже были приняты предложения Ягоды. Только после этих и подобных этим кляузных дел приступили к важному вопросу о золоте и разбронировании экспортных товаров на ДВК.

Вопросы о распределении импортных и своих тягачей решили сравнительно быстро, СНКовский список на тягачи единогласно утвердили. Но тут снова поднялся Ягода. Он опять начал клянчить деньги на спецоперации, связанные с местными северными кулаками, которые срастаются с южными переселенцами… Угроза восстания, дескать, вполне реальна.

Перейти на страницу:

Все книги серии Час шестый

Час шестый
Час шестый

После повести «Привычное дело», сделавшей писателя знаменитым, Василий Белов вроде бы ушел от современности и погрузился в познание давно ушедшего мира, когда молодыми были его отцы и деды: канун коллективизации, сама коллективизация и то, что последовало за этими событиями — вот что привлекло художническое внимание писателя. Первый роман из серии так и назывался — «Кануны».Новый роман — это глубокое и правдивое художественное исследование исторических процессов, которые надолго определили движение русской северной деревни. Живые характеры действующих лиц, тонкие психологические подробности и детали внутреннего мира, правдивые мотивированные действия и поступки — все это вновь и вновь привлекает современного читателя к творчеству этого выдающегося русского писателя.

Василий Иванович Белов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Лекарь Черной души (СИ)
Лекарь Черной души (СИ)

Проснулась я от звука шагов поблизости. Шаги троих человек. Открылась дверь в соседнюю камеру. Я услышала какие-то разговоры, прислушиваться не стала, незачем. Место, где меня держали, насквозь было пропитано запахом сырости, табака и грязи. Трудно ожидать, чего-то другого от тюрьмы. Камера, конечно не очень, но жить можно. - А здесь кто? - послышался голос, за дверью моего пристанища. - Не стоит заходить туда, там оборотень, недавно он набросился на одного из стражников у ворот столицы! - сказал другой. И ничего я на него не набрасывалась, просто пообещала, что если он меня не пропустит, я скормлю его язык волкам. А без языка, это был бы идеальный мужчина. Между тем, дверь моей камеры с грохотом отворилась, и вошли двое. Незваных гостей я встречала в лежачем положении, нет нужды вскакивать, перед каждым встречным мужиком.

Анна Лебедева

Проза / Современная проза