Вскоре после пробуждения накатила такая чернота, что хоть волком вой. Опять появились мысли, что зря он это затеял. Казалось, будь сейчас хоть кто-то рядом, легче было бы пережить горе.
«Неправда. Не легче. Люди только мешают своей суетой».
И лишь смерть – настоящий конец боли. Конечно, там ты никого не встретишь. Только пустота, что бы ни говорили сказочники… но пустота – это даже хорошо.
Одна проблема. Его Дело за него никто не сделает. Разве что кто-то чужой, кого тоже обидел Уполномоченный. Но надеяться на это глупо. Он читал, что подонки обычно живут долго и умирают своей смертью в девяносто лет.
Только движение позволяло выгонять вместе с потом этот яд из тела.
И вот уже стали попадаться настоящие горы. Не отдельные горные пики, а что-то вроде пологой, постепенно поднимающейся гряды, кряжа. В стороне от дороги. Он видел их только в ясную погоду. Но встречались и довольно высокие вершины с обрывистыми опасными склонами. Одну он рассмотрел в бинокль. Вроде бы где-то здесь, встав на макушку горы, можно увидеть с одной стороны Европу, с другой – Азию. Но сейчас ему это в последнюю очередь нужно. Зимой лезть на гору – самоубийство, и пользы с этого никакой. Обзора вполне хватает.
Даже по шоссе идти иногда было нормально, а иногда тяжело. Глубина снега сильно колебалась. В основном тот был по щиколотку, но иногда на перемётах и впадинах путник проваливался по колено и глубже. А кое-где десятки метров асфальта не имели снежного покрова совсем.
В самые первые дни похода Саше постоянно натирало спину его ношей. Он часто регулировал длину лямок, перераспределял груз, но только недавно наконец сумел «договориться» с рюкзаком и теперь почти не замечал его. Так и во всём, думал он. Только опыт, сын ошибок трудных.
Ноги тоже поначалу сильно беспокоили – он натирал их, несмотря на то, что ботинки были впору. Тёплые носки быстро прохудились. Слишком большие нагрузки, к которым его кожа непривычна. Болячки обрабатывал мазью и заматывал бинтом. Научился крутить самодельные портянки из мягких тряпок. Постепенно ступни огрубели, вместо кровавых мозолей появились твёрдые, сухие участки кожи. «Натоптыши»… всплыло откуда-то из глубин памяти смешное слово.
Изображение менялось, как картинки на экране дедовского компьютера. День – ночь. Небо белое, серое, чёрное. Белый снег, серый лёд, как в песне про звезду по имени Солнце. А дальше уже не по тексту – грязь, ржавчина, асфальт, бетон.
Возле поворота на Златоуст (сам город был чуть в стороне от трассы, к ней примыкал только один район) Саша вдруг резко свернул на север, как раз в этот
«Молодец этот Хрущёв. Понятно, что строил не сам и не один, но когда он столько успел спроектировать? Да еще и кукурузу сажал, если не врут».
То, чего Данилов не сделал в Омске, Тюмени, Ишиме, Кургане, Челябинске, он собирался провернуть в этом городе. Поискать разные разности. Не еду, а вещи. Тряпки, спирт для дезинфекции и что-нибудь для разведения огня. А если повезёт, золото или драгоценности. Зачем? Ведь интуиция говорила: то, что лежит в свободном доступе, дорого стоить не может. Но кто его знает? Младший считал, что ему нужно что-нибудь с виду ценное для обмена. А крупных городов до самой Уфы по сути больше не будет.
Заглянуть в несколько мест, о которых рассказывал им, молодняку из Прокопы, Пустырник, – стоит. В любом городе они примерно одинаковые – и даже сейчас там что-нибудь можно попробовать найти. Вдруг мародёры упустили.
Думал, что уложится в пару часов и бросит, если не будет прухи, фарта, везения, но в итоге потратил весь световой день… и стал обладателем горстки полусъедобных вещей, кучки бытовых мелочей, чистых тряпок, да ещё бинтов, похожих на тряпки. Ну, и ещё горючего, спирта, малоценных, не подходящих к его оружию патронов, которые скорее всего уже негодны, но можно попытаться их «загнать».
Нашёл и неплохой нож. Тоже на обмен.
Даже в некоторые квартиры заглянул. Сувениров не брал. Так учили и дед, и отец, и Пустырник. Не надо тревожить прах. Позаимствовать (именно такое слово употреблялось) можно только то, что поможет выжить. Это разрешалось. Мёртвые, наверное, не были против.
Останавливать себя пришлось силой. Настолько сильно его охватил накопительский зуд. В Прокопе над таким поведением смеялись и даже осуждали.
Заночевать он планировал в городе, в многоэтажном доме, как в Челябинске. Хоть это и бывало каждый раз более тревожно, чем в частном секторе. Почему-то большие курятники пугали… уж очень вид у них нежилой и какой-то… потусторонний. Будто в Чернобыле.
Хотя по уму – спрятаться тут легче и шанс встретить людей меньше.
Ни разу в мегаполисах, даже маленьких, ему не попадались люди.