Мартин Борман отвернулся от этого зрелища и отошел к окну.
Нож с треском вспорол третий рисунок, на котором волк скрывался среди цветущего луга белых эдельвейсов.
— Вранье, — задыхаясь, шептал он, и голос его дрожал от напряжения. От исполосованного ножом холста в разные стороны летели клочья. — Вранье, вранье, вранье.
Где-то вдали загудела сирена воздушной тревоги, и вой ее разносился по разоренному городу, над землей которого все еще висела пелена пыли и дыма от предшествующих бомбовых ударов. А с востока надвигалась ночь.
Гитлер уронил нож на ковер и обхватил голову руками.
Где-то на окраине города взорвалась бомба. Борман прикрыл рукой глаза от яркого зарева. Гитлер неподвижно стоял, дрожа всем телом и попирая ногами истерзанные останки своих видений, а немецкий фельдмаршал, пытаясь удержаться от рвущегося наружу вскрика, в ужасе прикрыл рот рукой.
Глава 2
Часы Биг-Бена прозвонили одиннадцать. При иных обстоятельствах, размышлял Майкл Галлатин, это время было бы больше известно как час волка. Но при теперешнем положении дел было просто одиннадцать часов солнечного утра в середине июня, и даже волку, наверное, не хватило бы смелости вдруг оказаться в самой гуще уличного движения Лондона.
Из окна здания на Даунинг-стрит он глядел на бесконечный поток машин, текущий вдоль берега Темзы и вливающийся в водоворот Трафальгарской площади. Он чувствовал себя бодрым, словно родился заново. Так всегда бывает, когда удается одолеть смерть — хотя бы на время. На нем был темно-синий костюм, белая рубашка и галстук с синим набивным рисунком, но ребра под одеждой были заклеены пластырем. Простреленная ладонь тоже была перевязана, время от времени его еще беспокоила рана на бедре, но все равно — хорошо! Он снова будет бегать, и даже быстрее, чем раньше.
— О чем ты думаешь? — спросила она, подойдя к нему сзади.
— Ни о чем. Просто о том, что сегодня прекрасный день и я был очень рад выйти наконец из госпиталя. Не слишком-то приятно проводить такие дни в постели.
— Я бы сказала, что все зависит от постели, а ты как думаешь?
Майкл обернулся к ней. Чесна казалась отдохнувшей и посвежевшей, разгладились морщинки на лице, появившиеся от переживаний и боли. Ну, может быть, сколько-то и осталось; ничего не поделаешь, такова жизнь.
— Да, — согласился он. — Разумеется, я тоже так думаю.
Дверь открылась, и вошел широкоплечий, носатый мужчина в форме капитана Военно-воздушных сил Великобритании. Волосы у Лазаря отросли, бороду он сохранил, хотя теперь она была аккуратно подстрижена. Весь он был чистым, и от него даже пахло мылом. Под капитанским мундиром левая рука и плечо были забинтованы, а на сломанную ключицу наложен гипс.
— Привет! — Он был очень рад снова увидеть их. Он улыбнулся, и Чесна подумала о том, что Лазаря даже можно было назвать по-своему привлекательным. — Извините, я опоздал.
— Ничего, все в порядке. Просто здесь не военное отношение ко времени. — Встреча для них была назначена ровно в одиннадцать. — Кстати, говоря о военных, ты что, пополнил ряды наших ВВС?
— Я остался офицером советской авиации, — ответил он по-русски, — но вчера мне присвоили звание почетного капитана. Я поднимался на «спитфайре». Вот это самолет! Если бы у нас были «спитфайры», то мы бы тогда… — Он снова улыбнулся и перевел разговор. — Я хотел бы поскорее вернуться домой. — Он пожал плечами. — Как часто я люблю говорить: в небе я лев. А вы чем собираетесь заниматься дальше?
— Я домой, — сказал Майкл. — Надолго. А Чесна улетает в Калифорнию.
— О да! — Лазарь попробовал произнести на американский манер: — Кали-фоор-ниа?
— Точно так, — сказала Чесна.
— Вери гуд! Ты стать большая звезда!
— С меня хватит и небольшой роли. Может быть, даже пилота на воздушные трюки.
— Пилот! Да-а… — При одном только упоминании этого слова лицо русского расцвело.
Майкл вложил свою руку в ладонь Чесны. Он смотрел на Лондон — красивый город; от одной мысли, что уже больше никогда в небо над ним не поднимутся немецкие самолеты, он казался еще прекраснее. Первоначально намеченное на пятое июня, начало операции было перенесено на утро шестого июня из-за плохой погоды; и с того самого дня сотни тысяч солдат войск союзников высадились на побережье Нормандии, принявшись неуклонно оттеснять нацистов к границам Германии. Разумеется, это был еще не конец войны; еще будет пролито много крови и пережито испытаний, прежде чем нацистов загонят в их логово. Но первый шаг был сделан. Высадка войск в Европе была величайшим успехом. Пройдет всего несколько недель, Париж будет освобожден, и родина Габи обретет свободу.
Наступлению Гитлера был положен конец. Теперь для него начнется долгое отступление, и давший сбой военный механизм Германии окажется под сокрушительными ударами — и смел ли он подумать об этом? — железных кулаков Америки, Великобритании и России.