Час волка

— Я не… — Она взглянула на его босые ноги. Он доел яблоко и потянулся за другим. — Я не понимаю.

Габи смотрела на них, недоумевая.

— По радио сообщили, — вмешался Мышонок, — что в Опере какая-то собака создала переполох. Мы ее тоже видели, пролетела прямо перед машиной. Это так? — спросил он Габи.

— Да, — ответила она. — Видели.

— Те сведения, которые я получил вечером, — словно не слыша Мышонка и Габи, продолжал Майкл, — требуют подкрепления действиями в Берлине. Нам нужно туда попасть как можно скорее. Вы можете нам помочь с организацией маршрута?

— Это… так неожиданно. Я не уверена, что смогу…

— Сможете, — сказал он. — Нам нужна новая одежда, удостоверения личности. И надо сделать так, чтобы Эхо встретила меня в Берлине.

— Мне не даны права…

— Я вам даю это право. Я и Мышонок едем в Берлин, и как можно скорее. Свяжитесь с кем надо. Сделайте все, что для этого нужно. Но нам совершенно необходимо туда попасть. Ясно? — Он улыбнулся.

Его улыбка охладила ее пыл.

— Да, — сказала она. — Понятно.

— А меня вы забыли?

Габи, стряхнув оцепенение, подошла и тронула Майкла за плечо, чтобы убедиться, что это не привидение.

Он не был привидением и сжал ее руку.

— Я еду в Берлин с тобой.

Он глянул в ее чудесные глаза, и его улыбка смягчилась.

— Нет, — сказал он тихо. — Ты поедешь на запад, туда, где ты знаешь свое дело и делаешь его очень хорошо. — Она было запротестовала, но Майкл приложил палец к ее губам. — Ты сделала что могла для меня. Но ты не выживешь к востоку от Парижа, и тут я не смогу тебе помочь. Габи, я его беру с собой только потому, что я ему обещал.

— Да-да, ты обещал! — сказал Мышонок.

— И я должен сдержать свое слово. Но ты поняла, что для меня лучше всего работать в одиночку? — спросил он Габи.

Конечно, она не поняла. Пока. В конце концов, когда война закончится и она станет зрелой женщиной со своими детьми и своим виноградником, где когда-то немецкие танки оставляли свои борозды, она поймет, что Майкл Галлатин спас ей жизнь, сохранил ее будущее.

— Когда мы сможем уехать? — Майкл вновь переключился на Камиллу, которая уже обмозговывала, как попасть из Парижа в больное сердце рейха.

— Через неделю. Не раньше.

— Через четыре дня, — возразил Майкл.

И глядел на нее, пока она, смутившись, не кивнула.

«Домой! — подумал Мышонок, охваченный возбуждением. — Я еду домой!»

Камилла думала: «В такую передрягу я еще никогда не попадала».

Душа Габи раздваивалась: она любила Майкла, который чудом вырвался из лап смерти, но, наверное, еще больше она любила свою Родину.

А Майкл размышлял о Берлине, о том, как туда добраться, и о том, что такое «Железный кулак».

В спальне, где уже почти догорели свечи, Габи легла на свою пуховую перину, Майкл нагнулся и поцеловал ее в губы. Они прильнули друг к другу.

Габи потянулась к нему, и он взял ее руку…

Ночь проходила, просыпалась алая заря.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ БЕРСЕРКЕР

Глава 1

Рука! Нечеловеческий ужас охватил Мишу, и он мгновенно очнулся ото сна, сев на охапке соломы, служившей ему постелью. Что у него с рукой?

Было еще совсем темно. Он одиноко сидел на полу, корчась от нестерпимой боли, обжигающей правую руку изнутри, как если бы по жилам вместо крови вдруг потек раскаленный свинец. А боль, мгновением раньше заставившая его проснуться, продолжала нарастать, мучительно разливаясь по всей руке, поднимаясь до самого плеча. Пальцы свело ужасной судорогой, и Мише пришлось изо всех сил стиснуть зубы, чтобы подавить в себе рвущийся наружу крик. Правой рукой он схватился за запястье, но подступивший новый спазм заставил его непроизвольно растопырить скрюченные пальцы и тут же снова сжать их. Стали слышны странные, едва различимые ухом звуки, отдаленно напоминающие не то тихие хлопки, не то потрескивание, каждый из которых словно с новой силой вонзал кинжал агонии в страдающее тело. Лоб покрылся испариной, по лицу катились тяжелые капли пота. Он не посмел закричать, ведь тогда остальные наверняка стали бы смеяться над ним. Всего за несколько сводящих с ума мучительных секунд вся ладонь успела измениться до неузнаваемости, оставаясь уродливо чернеть на конце пока еще белевшего в полумраке запястья. Ему хотелось закричать во все горло, позвать на помощь, но вместо этого он смог лишь тихонько захныкать. Вся рука у него на глазах начинала быстро зарастать грубой черной шерстью, суставы пальцев с хрустом изменяли форму, делаясь короче. От охватившего его ужаса Миша едва не лишился чувств. Он по-прежнему сидел на полу, в безмолвном изумлении разглядывая неведомо откуда появившиеся густые жесткие волосы и заменившие пальцы крепкие острые когти с мягкими розовыми подушечками кожи между ними. Густая черная растительность тем временем достигла локтя, продолжив затем взбираться выше, поднимаясь к плечу, и Миша уже знал наперед, что еще минута — и он не выдержит, с криком вскочит на ноги и бросится будить Ренату.