Час волка

Михаил прыгнул в воду, и она сомкнулась над его головой. Он выскочил, задохнувшись, а потом изогнулся белым телом и нырнул в глубину. Когда он коснулся каменистого дна, то вспомнил, как и где он впервые научился плавать: еще ребенком, под присмотром матери, в большом закрытом бассейне в Санкт-Петербурге. А был ли он там в действительности? Был ли он розовощеким застенчивым малышом, носившим рубашки с высокими воротничками и бравшим уроки игры на фортепиано? Сейчас это казалось таким далеким, незнакомым миром, и лица всех людей, живших в том мире, почти стерлись из его памяти. Реальной была только его теперешняя жизнь в лесу.

Он в несколько гребков доплыл до берега и, когда замотал головой, стряхивая с волос воду, услышал женский смех.

Изумленный, он оглянулся и увидел ее. Она сидела на камне, в солнечном свете ее длинные волосы отливали золотом. Олеся была такая же обнаженная, как и он, но ее тело было куда более интересным.

- Ну-ка, гляньте-ка! - поддразнивая, сказала она. - Какого пескаря я тут обнаружила!

Михаил запрыгнул в воду.

- Что ты делаешь тут?

- А что ты делаешь там?

- Плаваю, - ответил он. - А что? Как это выглядит?

- Глупо. Прохладно, но глупо.

Она не умеет плавать, - подумал он. Не шла ли она за ним от белого дворца?

- Плавать прохладно, - сказал он ей. - Особенно после бега.

Он мог видеть, что Олеся только что бегала; тело у нее было влажным от слабо блестевшего пота.

Олеся осторожно слезла с камня, наклонилась к воде и набрала пригоршню воды. Она подняла ее ко рту и по-звериному полакала из ладоней, потом вылила остаток на золотистый пушок между бедрами.

- О, да, - сказала она и улыбнулась ему. - Она прохладная, верно?

Михаилу стало заметно теплее. Он отплыл от нее, но прудик был невелик. Он стал плавать кругами, притворяясь, что даже не замечает, как она растянулась на камнях и подставила тело солнцу. И, конечно, его глазам. Он отвернул лицо. Что с ним происходит? В последнее время, всю весну, а теперь и летом, Олеся не выходила у него из головы. Ее светлые волосы и льдисто-голубые глаза в человечьем обличье и светлая шерсть и гордый хвост - в волчьем. Его притягивала к себе тайна между ее бедер. У него были сны... нет, нет, они были неприличные.

- Спина у тебя красивая, - сказала она ему. Голос ее был нежный, в нем была какая-то податливость. - Она выглядит такой сильной.

Он стал плыть чуть быстрее. Может, для того, чтобы мышцы спины напружинились, а может, нет.

- Когда ты выйдешь, - сказала Олеся. - Я обсушу тебя.

Пенис Михаила уже догадался, как это могло быть сделано, и стал твердым как тот камень, на котором сидела Олеся. Он продолжал плавать, в то время как Олеся загорала и ждала.

Он мог бы оставаться в пруду, пока ей не надоест и она не уйдет домой, подумал он. Она - животное: вот что сказала про нее Рената. Но, по мере того, как плавание Михаила становилось все медленнее, а сердце стучало все сильнее от неизвестной страсти, он понимал, что время его и Олеси все равно скоро наступит, пусть даже не сегодня. Она хотела его, и хотела того, чего хотел он. Это его смущало; это был урок, который Виктор ему преподать не мог. Олеся ждала, солнце жгло. От отблесков на воде у него кружилась голова. Он проплыл еще пару кругов, размышляя над этой ситуацией. Но важнейшая часть его тела уже приняла решение.

Он вылез из воды, ощущая смесь желания и страха, глядя, как Олеся встала, груди ее напряглись, когда она увидела, что у него уже наизготовку. Она сошла с камня, а он стоял на траве и ждал.

Она взяла его за руку, повела в тень и там они легли на мох. Она стала на колени. Олеся была красива, хотя вблизи Михаил увидел, что у глаз ее были морщинки и в углах рта тоже. Волчья жизнь была трудной, а Олеся давно уже не была девушкой. Но ее льдисто-голубые глаза обещали радости, которые ему и не снились, и она нагнулась над ним и прижалась губами к его губам. Ему предстояло многому поучиться в искусстве любви; начался первый урок.

Олеся сдержала свое обещание обсушить его и стала выполнять это с помощью языка. Она начала с одного конца его тела и медленно ползла к другому, вылизывая насухо его кожу, медленно слизывая капельки с его нетерпеливо дрожавшего тела.

Она дошла до торчащего в середине члена и тут проявила истинную сущность зверя: любовь к свежему мясу. Олеся поглотила его, а Михаил застонал и вцепился пальцами в ее волосы. Затем так же по-звериному она пустила в ход зубы, и пока она покусывала и облизывала его сверху донизу, у него в чреслах становилось все жарче. В голове гремело, яркие сполохи прыгали в мозгу, как летняя гроза. Горячий рот Олеси не отпускал его, пальцы ее нажимали у основания его яичек. Он почувствовал, как тело его выгибается, бессознательно, движением, не поддающимся контролю, и на короткий миг мышцы его напряглись, как будто готовые прорвать кожу. Молнии в его мозгу танцевали, ударяя по нервам и воспламеняя их. Он стонал, звериным стоном.