Час воздаяния или разумная фортуна

Де Кеведо Франциско Час воздаяния или разумная фортуна

Разыгралась однажды у Юпитера желчь, и поднял он крик, да такой, что земле жарко стало; ибо нехитрая штука задать жару небесам, коли самолично на них восседаешь.

Пришлось всем богам, хочешь не хочешь, плестись по его велению на совет. Марс, сей донкихот небожителей, меча громы и молнии, явился в шлеме, при оружии и с символом виноградаря — копьем наперевес, а бок о бок с ним Бахус, придурковатое божество: на голове — колтун виноградных листьев, глаза заплыли, из пасти — винная отрыжка, язык не слушается, ноги выписывают кренделя, мозги задурманены вином.

С другого конца приковылял колченогий Сатурн — бука и детоед, тот самый, что уплетает собственных отпрысков за обе щеки. За ним притащился водянистый бог Нептун, мокрый, хоть выжимай, держа заместо скипетра стариковскую челюсть (в просторечии трезубец), бог, заляпанный илом, опутанный водорослями, насквозь провонявший рыбой и прочей постной дрянью, а сточные воды с него так и льют, мешаются с угольной пылью Плутона, который плетется позади.

Сей бог, издавна обернувшийся чертом, столь густо перемазался копотью и смолой, столь крепко прокурился порохом и серой, столь плотно окутал себя непроницаемой темнотою сочинений модных стихотворцев, что его не могла прошибить даже ярая сила Солнца, идущего ему вослед, сияя медным ликом и бородой сусального золота. Это красное бродячее светило, мотающее пряжу нашей жизни, любимец цирюльников, охотник до гитар и переплясов, нижет и вяжет день ко дню, век за веком и с помощью житейских невзгод и чрезмерно обильных ужинов спроваживает нас на кладбище.

Прибыла и Венера, чуть было не сокрушив меридианы грузным ободом юбок, подминая пышными оборками все пять зон, от полярной до тропической, в спешке недокрасивши рожу и закрутив волосы вкривь и вкось пучком на черепушке.

Следом за ней пришла Луна, нарезанная на ломтики, — словно серебряный реал на куарто, лампада-четвертушка, ночная сторожиха, за чей счет мы сберегаем фонари да свечи.

С превеликим умом прискакал, отфыркиваясь, бог Пак ведя за собой целых два стада божков и фавнов, козлоногих и парнокопытных. Все небо кишмя кишело манами и пенатишками, лемурами и прочей божественной мелочью.

Боги уселись, богини развалились в креслах, все повернулись мордами к Юпитеру с благоговейным вниманием; а Марс поднялся с места, загрохотав, подобно кухонной утвари, и с самой блатной ухваткой давай его отчитывать:

— Лопни твоя печенка, великий вседержатель небесного притона на горных высях! Распахни наконец хлебальник и соизволь вякнуть, а то ты уж вконец раздрыхался!

Едва сии глумливые речи достигли слуха Юпитера, как он тотчас же в гневе схватился за молнию и высек искру, хотя в пору было взяться за опахало, чтобы подул ветерок, ибо стояло лето и вселенная изнемогала от зноя. Засим произнес он громовым голосом:

— Заткнись! Позвать мне сюда Меркурия!

Никто и моргнуть не успел, а Меркурий уже тут как тут, прилетел, — в руке палочка, как у фокусника, на голове шлем-грибок и на пятках крылышки.

Юпитер молвил:

— Летучий божок, оторвись-ка стрелой на землю, ухвати Фортуну за рваный подол и волоки ее сюда, да так, чтоб в единый миг она тут оказалась!

Тотчас же олимпийский сплетник привязал к ногам двух птичек заместо шпор и был таков; никто его не успел хватиться, как он уже опять появился на том же месте, ведя Фортуну, как мальчик-поводырь ведет слепца. Та шествовала на ощупь, одной рукой опиралась на посох, другой тащила на веревке собачонку. Обуви на ней не было, а стояла она на шаре и, перебирая по нему ногами, продвигалась вперед, сама же служила ступицей громадному колесу, затянутому нитями, косицами, тесьмами и жгутами, что сплетались и расплетались, по мере того как оно вертелось.

С нею пришла Удача-судомойка, грубая галисийка, с блестящей, как зеркальце-манок, лысой головой, украшенной одной-единственной прядью, в которой еле хватило бы волос на парочку усов. Прядь была скользкая, как угорь, вилась вьюном, едва Удача раскрывала рот. Стоило только посмотреть на ее руки, сразу понятно становилось, на что она живет: скребет и моет бадьи Фортуны, выливает из них все, чем Фортуне случится их наполнить.

У богов при виде Фортуны лица перекосились, а иные из них скрыть не могли, что их прямо с души воротит.

Она же заговорила, заикаясь, скрипучим, мерзким голосом, ни на кого не глядя:

— Глаза мои давно распростились со светом и уснули непробудным сном. Поэтому я не знаю, кто вы такие, что собрались здесь. Однако я обращаюсь ко всем вам, и прежде всего к тебе, о Юпитер, к тому, кто харкает молнией под кашель туч. Скажи, зачем тебе вздумалось звать меня, после того как за столько столетий ты ни разу обо мне не вспомнил? Может статься, ты и все твои боженята позабыли о моем могуществе? Потому-то я играла тобой и ими, как людьми.

Юпитер же ответствовал ей свысока: