Час возвращения

— Прекрасно. Глотнем «Эгри Биковер». Да, ты права. Это самое мое любимое и самое лучшее в мире вино. Недаром же его зовут «Бычья кровь». А вдруг мой братец Антал расщедрится на дегустацию?

— Ну, конечно же! — воскликнула Ленке, однако не сказала, что она уже позвонила Анталу и тот даже стал заикаться от радости, так давно их не видел. Братья были дружны, и грешно было думать, что старый винодел не откроет перед младшим братом самые заветные свои погреба. И Ленке нравилось, что братья любили поговорить о вине, но пусть будет стоять перед ними самое разлюбимое, они не позволят себе увлечься. Старшему вообще заказаны возлияния — какой же он после них ценитель вин, а младшего всегда толкал под локоть спортивный велосипед. Ленке дегустация вовсе не интересовала, когда она звонила Анталу. Ей хотелось, чтобы деверь узнал что-нибудь о семье Немешкери, если кто там остался. Тот обещал.

Ранним воскресным утром они выехали из Будапешта. Старенькая «шкода» шустро бежала по шоссе. Снегу было мало, и плоскогорье серело взлохмаченными полями. Мужчины в высоких бараньих шапках и овчинных безрукавках возили на тракторах к фермам сено. Тянулись на поля подводы с навозом. Блестели на солнце парники, сквозь голубоватые стекла молодо проглядывала зелень. Супруги Ковач всю дорогу говорили о своих друзьях, о сослуживцах, о делах государства и, как полагалось, о мировых делах, но только слова не проронили о том, зачем Ленке ехала в Эгер. Пал, конечно, догадывался, что она, любительница отдыха на Балатоне, неспроста потянула его в горы. Но точно не знал, в чем дело. Правда, он подумал об истории с русским мальчиком, но, кажется, история эта зашла в тупик. Не имея своих детей, супруги Ковач особенно переживали судьбу и далекой русской матери, и Иштвана Немешкери. Но Пал мало верил в предположения и помогал жене больше потому, что она верила. Вот и горы. Они втягивали в себя постепенно, как бы приучая. Пал внимательно глядел за дорогой, Ленке не отрывала взгляда от заснеженных лесов, крутых ущелий. Любовалась красавицей Кекештэте — самой высокой горой Венгрии.

Эгер стоит на высоком плато. Он древен и знатен. О стены его разбились полчища янычар. Непреклонно сражался Эгер. Вместе с мужчинами на стенах крепости стояли и женщины. Ленке с каким-то особым трепетом думала, что женщины обороняли город.

— Сервус, Мансур! — раздалось в телефонной трубке в редакционном кабинете Сергея. Он встревожился: зря Ленке звонить не станет.

— Сервус, Ленке!..

Хотел спросить, но не спросил, что есть у нее нового.

— У тебя все в порядке? Как здоровье Евдокии Савельевны?

— У меня все нормально, Ленке. А вот здоровьем мамы не похвастаюсь.

— Что с ней? Может, лекарства какие, так я пришлю.

— Большое спасибо. — Он и на этот раз сдержался, ни о чем не спросил. Тогда Ленке не выдержала:

— Ты что, потерял веру? Кто бы мог подумать!

— Я стал суеверным, Ленке. А сегодня понедельник…

— У меня в руках документ, выписка из государственных актов от двенадцатого октября сорок первого года. Кристина усыновила мальчика-сироту Иштвана и дала ему свое имя. Мы нашли это в Эгере.

Сергей молчал. Он не знал, что сказать. То, что он услышал, было неожиданно и обещающе. Но в то же время ничего еще не значило. Никто ведь не знает, что Кристина усыновила именно Сашу Мансурова, не знала она и сама. Мальчик мог быть кем угодно, только не Мансуровым. Ну, может, она знала, что он русский, но могла ли она сказать об этом кому-либо? Разве что отцу…

— А о его происхождении, конечно, ничего?

Ленке на этот вопрос даже не ответила. Помолчав, с надеждой сказала:

— Остается их встреча. Но есть препятствие, Сергей. Раньше мне казалось все куда проще, а теперь… Иштван взрослый… Стоит ли лишать его веры, что Кристина ему родная мать?..

Об этом они с Палом говорили всю обратную дорогу из Эгера. Ленке была убеждена, что встреча Иштвана и Евдокии Савельевны неизбежна, даже необходима. Но Пал на этот счет сомневался. Откроют ему, что Кристина вовсе не его мать, а настоящая мать так и не найдется? Евдокия Савельевна не признает его. Зачем человека на всю жизнь оставлять в смущении? Сознание его сформировала память о матери. И что она была красива и любила его — это разве мало для него значит? И Ленке заколебалась…

И вдруг позвонил Иштван:

— Товарищ Ковачне, я лечу в Москву. В нашей группе трое. Агрономы из лучших хозяйств. Это что-то вроде премии, — сказал он. Ленке почувствовала в его голосе волнение и подумала: «Сейчас или никогда!» Но как ему сказать, чтобы он встретился с Евдокией Савельевной?

За день до его отлета Ленке позвонила в Москву.

— Он вылетает. В делегации аграриев. Сам мне сказал, что ему жаль чью-то страдающую мать. А Маргит напутствовала его: «Иштван, навести ее». Ему впервые захотелось узнать о ней все, что я о ней знаю. И слушал меня, глубоко задумавшись, и так походил на тебя, Мансур, когда ты кого-нибудь слушаешь.

— Ленке, Ленке, ты так торопишь события… Ведь никто в мире не знает, кто была та женщина в лохмотьях…