Час зверя

Эйвис поспешно кивнула, склонив огромное, разраставшееся перед его глазами лицо. Квадратные линзы в потеках слез. Кожа в родимых пятнах. Опустилась на стул. Упали руки. Пальцы сплела на коленях. «Хорошо, — решил Зах. — Так уже лучше». Надо все продумать. На этот раз дело не пойдет само собой как по маслу. В прошлый раз, едва покончив с девушкой, он вроде как отключился. Действовал как лунатик, им руководил инстинкт самосохранения. Набрал крови в шприц. Почистил нож. Позвонил: «В восемь часов ты должна прийти». На этот раз все будет нелегко. На этот раз придется заранее продумать детали. И какого черта запропал Олли? Скоро семь. На что это похоже, если Олли, мать его, не явится вовремя?

Сейчас не время паниковать еще и из-за этого. Думай, черт побери! Ты должен все обдумать.

Движения сделались лихорадочными. Зах не мог стоять на месте. Прошел в глубь комнаты, сердце тарахтит. Револьвер направлен на девушку, убийца кружит вокруг нее. Девушка, наблюдая за ним, поворачивает голову. Это лицо — оно преследует Заха. Ямочка на щеке. Только на одной. Оранжевая помада почти стерлась.

— Не делай мне ничего плохого, — попросила она. — Ладно?

— Смотри! Прямо! Перед! Собой! — рявкнул он. Он держался из последних сил, страшась утратить власть над собой. — Ясно? Смотри прямо. Я не могу… не знаю…

Вздрогнув, Эйвис отвернулась от него. Потянула носом. Приподняла плечи. Ревет. Надо как можно скорее пристрелить ее. Превратить гигантское лицо в кровавую маску. Но сперва надо все спланировать, надо и это свалить на Оливера.

Думай! Думай!

А если не удастся, если Олли опоздает? Как же, ему теперь все устроить, как же, Господи, в голове сплошное дерьмо. Это ее лицо и все подробности… Зах чувствовал, что сходит с ума.

— Будь так добра, смотри прямо! — проскрипел он, заметив, что Эйвис продолжает украдкой поглядывать на него. — Пожалуйста! Господи, я же тебя просил. Ты же понимаешь, мне тоже нелегко.

— Пожалуйста, — прошептала она, заставляя себя отвернуться. — Не причиняй мне… — «Думай!» — мысленно повторяла она.

Зах пробрался в кухню. Револьвер нацелен в спину девушке. Вращая головой, осмотрел помещение. Белые шкафчики. Серебристая раковина. Ножи — вот они, на месте. Висят на крючках под одним из шкафчиков. Зах выбрал разделочный нож с черной рукоятью. Сорвал его с крючка. Быстрыми шагами вернулся в гостиную. Повернул лезвие к свету. Прекрасно. Этим он сможет перерезать ей глотку. Совершенно бесшумно. Соседи и не узнают, что тут произошло.

Интересно, как на этот раз ему понравится хлынувшая кровь. Без видения, без наркотика.

«Что бы сделала на моем месте киногероиня? — прикидывала Эйвис. — Отважная девушка, сидит на стуле, в спину ей глядит дуло револьвера — что бы она предприняла?»

Думай. Если мне удастся…

Эйвис откинулась на спинку стула, сосредоточенно грызя кулаки, больно покусывая красные костяшки. Слезы на щеках высохли, очки уже не такие мутные. Дрожь по-прежнему сотрясает тело. Она все глядит неотрывно, расширившимися глазами, на ту дверь, в детскую.

Он заглянет туда. Чтобы убедиться, что мы одни. Он проверит. Обнаружит малыша. Думай!

Как эти девчонки в кино.

Подходящая роль для Деборы Уингер.

Нет, нет, забудь. Думай, думай, думай!

Киношные образы заполонили мозг. Остроглазые брюнетки, руки туго стянуты за спиной. Блондинки, раззявив в крике рот, бегут по коридору. Каждый день ей приходится читать эти книги. Сценарии, проекты несостоявшихся фильмов. Неистощимые, умные, предприимчивые героини, они-то придумают, придумают…

А она — вот она сидит. Во что превратил ее ужас — так оно бывает на самом деле. Воля словно вытекла вместе со слезами. Все в тумане. Ослабела, дрожит, точно осенний лист. В голове застывшие незавершенные образы. Почему никто не идет? Кто-то должен прийти. Олли скоро придет. Бог приведет сюда Олли. Представила себе Бога: ветер с лицом святого Бернара мчится во всю прыть за Олли. Сейчас он войдет в эту дверь, сейчас! Олли спасет ее. Он не допустит, чтобы такое случилось.

Думай, Эйвис, думай!

Она все глядела на дверь в детскую. Покусывала пальцы. Украдкой подсматривала за убийцей. Где он? Теперь Зах переместился к окну. Пристроился на подоконнике. Выглянул на улицу. Вновь повернулся к ней.

— Смотри прямо, черт побери, — визжит, точно побитый щенок, — ты сама все усложняешь.

Дрожа, она вытянула шею. Глядит на дверь в детскую, думает о спящем младенце. Повернул головку, уткнулся в матрас. Над ним висит игрушечный слоник. Губки сжал, точно сосет ее грудь. Вот-вот начнет просыпаться. Первое тихое покряхтывание. Просыпается медленно-медленно, а мать уже склоняется над ним. Он улыбается маме широкой, почти беззубой младенческой улыбкой.