Час зверя

Тут кто-то подобрался к ней вплотную, и Нэнси услышала его голос, непривычный, тихий и грозный. Справа у локтя.

— Эй, это же смешно! — Незнакомец фыркнул. — Взяла бы да пристрелила его.

Нэнси резко повернулась, чтобы взглянуть в лицо странному советчику.

— То есть как, застрелить его? Я не собираюсь ни в кого стрелять, с чего бы мне это?

Она запнулась. Справа, в углу, никого не было. Только стол с компьютером. Распахнутое окно. Пожарная лестница вниз, к Уоррен-стрит. Шорох автомобилей внизу. Шелест листьев, опадавших в парке на Бродвее. Никого.

Нэнси замерла на месте. Долго-долго она стояла так, вполоборота к публике, приоткрыв рот, уставившись на пустую стену и окно. Глаза перебегали с одного предмета на другой: стены, окно, пол. Где же он, тот неизвестный, кто только что говорил с ней?

«Голос! Я слышала голос! — ослепительной вспышкой мелькнуло в мозгу. — Голос велел мне стрелять. Я в самом деле слышала это? Ох, черт побери. Как же это скверно. Совсем скверно, совсем».

— Марта! — произнес Гольдштейн. Нэнси слышала, как он говорит с секретаршей, повелительно, отчеканивая каждое слово. — Марта, позвоните в полицию. Позвоните из моего кабинета. Сию же минуту.

— Хорошо.

Медленно, все еще глядя перед собой широко раскрытыми глазами, Нэнси Кинсед (ее зовут Нэнси Кинсед, черт бы их всех побрал! Или как?) обернулась, чтобы вновь встретиться с ними лицом к лицу. Гольдштейн был уже совсем рядом, ему оставалось только обойти стол, ее аккуратный рабочий стол. Вдоль дальней стороны стола крался Альберт. В проходе и коридоре собралась уже целая толпа. Ну, публика! Только бы поглазеть. А вот и Марта, Марта в красном платье. Хочет проложить себе путь через толпу. Только-только оторвала перепуганный взгляд от Нэнси и торопится, прокладывает путь в контору Гольдштейна. Хочет вызвать полицию.

— Не надо, не надо! — Нэнси словно со стороны услышала собственный шепот. Слова едва выползали из сжатого горла. В висках пульсировало. Мыслей не осталось, только густой серый туман. Все заволокло пеленой. Нэнси с трудом сглотнула. Как сухо в горле, и губы пересохли, не слушаются. — Не надо! — громче выдавила она из себя.

Марта остановилась, вопросительно уставившись на мистера Гольдштейна.

— Я уйду, сама уйду, — поспешно обещала Нэнси. Надо выбираться отсюда. Выйти на воздух, мысли прояснятся. Какого черта? Какого черта? — Я просто… просто уйду. Вы же отпустите меня? — «Как это — застрелить?»

Гольдштейн вновь потянулся к ней.

— Вы уверены — может быть, нам лучше кого-нибудь позвать, чтобы вам оказали помощь? Мне кажется, вы нуждаетесь в помощи, мисс.

«Застрелить?»

— Нет, нет. — Нэнси закусила губу, борясь со слезами. — Все в порядке, — возразила она, не глядя на Генри. — Лучше смотреть на крышку стола, прямо перед собой. Невозможно смотреть на эти лица, встречаться с пустыми взглядами. — Просто мне как-то не по себе сегодня. Простите. Извините меня. Мне… Мне нехорошо.

Нэнси знала — все смотрят, все жадно уставились на нее. Словно голая перед всеми.

— Господи! Господи! Господи Боже! — Она быстро протянула руку, подхватила сумочку со стола, прижала ее к груди, будто в ней заключалось ее спасение. — Мне просто не по себе, — повторила она. — Я пойду, вот и все. Все в порядке. Не сердитесь.

Она торопливо засеменила к двери. Толпа расступилась. Господи, они прямо-таки бросились врассыпную. Нэнси прошмыгнула мимо них. Ей показалось, Гольдштейн последовал за ней. Он и Альберт шли чуть позади с обеих сторон. Провожали ее, когда она выходила из кабинета. И дальше по коридору. Мимо всех этих кабинетов со стеклянными стенами. Мимо портрета Фернандо на фоне Нью-Йорка. А сзади — целая толпа, и все таращатся, все следят, как она уходит.

— Да что же это? — все бормотала Нэнси, подбегая к лифту, не сводя глаз с пола, прижимая к себе сумочку. — Что же это, что же это такое?

Мистер Гольдштейн услужливо нажал кнопку вызова лифта. Нэнси стояла у двери шахты, вцепившись в свою сумочку, низко опустив голову, в бессильно повисшей руке — шляпа. Точно жалкая просительница явилась. Как же долго ползет этот лифт. Нэнси снова зашептала, как заведенная:

— Да что же… что же… что же здесь творится?

Наконец дверь отворилась, и Нэнси укрылась в тесной кабинке. Она тут же обернулась, прижавшись спиной к холодной металлической дверке. Вон они все, остались снаружи. Заполнили приемную и в коридоре толпятся, до самой двери. Гольдштейн, Альберт, Марта в красном платье. Восковые куклы пустоглазые. Крепче сжать сумочку. Сейчас дверь закроется, скорей бы.

Закрылась. Щелкнула. Колени подогнулись. Нэнси осела, судорожно облизываясь, желудок, того гляди, вывернется наизнанку. Почти что коснулась пола. Съежилась, корчась, уставившись в пустоту, скрежеща зубами, слезы так и хлынули из глаз.

Лифт плавно опускался.

— Что же это, Господи? — прошептала Нэнси.

И закашлялась, захлебнулась в рыданиях.

Оливер Перкинс