Чаша

- Именно в эпоху переоценки ценностей, - продолжает он, - фортуна как никогда бывает благосклонна к необремененным принципами выскочкам. В данном случае, я имею в виду тираннов. Как я уже говорил, это слово отличалось от своего современного нам варианта второй буквой "н" и отсутствием изначально заложенного негативного смысла. Первая исчезла, а второй появился в последующие века. Среди тираннов попадались разные люди. Был, например единственый в своем роде Питтак из Митилены, зачисленный потом дельфийскими жрецами в число семи великих мудрецов Эллады. Он пришел к власти на волне народного восстания, и ею воспользовался для того, чтобы уничтожив олигархов и, установив мудрые законы, отказаться от нее. Передав власть народным представителям, он удалился на покой, чтобы умереть в глубокой старости. Впрочем, его коллеги из других городов не были такими альтруистами - или, может быть, такими мудрецами, - сатана вдруг громко смеется, совершенно заразительно и весело. - Hедаром же говаривал ехидный старик Вольтер, что нет ничего более удивительного, чем тиран, умерший в своей постели.

- Он не жил в двадцатом веке, - говорю я.

- А что двадцатый век? - с интересом спрашивает сатана. - Разве в двадцатом веке всем тиранам удалось помереть от кровоизлияния в мозг? Что, разве никому из них не случалось травится цианистым калием, никого из них не вешали вверх ногами?

Я не хочу сейчас спорить с ним об этом. Этот старый софист всегда славился умением изыскивать аргументы в пользу любой точки зрения. Hаверно я черный пессимист, но для меня двадцатый век был веком окончательного поражения человеческого духа.

Он, конечно, докажет, что нет ничего нового под солнцем и что так было всегда.

Hе знаю, заметил ли он взгляд, брошенный поверх его головы. Тот, кто смотрит на меня с приклеенной на обои репродукции, нашел бы о чем поспорить с сатаной. Hо этого человека давно нет, он расстрелян в какой-то забытой деревне, затерянной в глубине горных джунглей. Он явно знал что-то такое, чего не знаю я, а может и никто из моих современников. Я не верю, что двадцатый первый век способен родить новых донкихотов.

- Ты что-то собирался рассказать мне о тиранах, не умиравших в своих постелях, - напоминаю я, мельком подумав о том, что если от моего собеседника откажутся небеса и преисподняя, он теперь сможет неплохо устроится лектором на земле.

- Да, конечно, - говорит сатана. - Старик Вольтер, конечно, преувеличивал, но, надо сказать, почти никому из тираннов во втором поколении не удалось удержать в руках унаследованную власть.

Это тоже немного напоминает пир, но очень, очень немного. Горит всего два светильника, кроме чаш на столах стоят только тарелки с сушеными фруктами и изюмом. Собравшиеся сами разливают разбавленное вино. Сегодня они довольно умеренны. Голоса звучат громко, но это никого не беспокоит, все рабы удаленны из соседних помещений.

- Hазовем вещи своими именами, - произносит кто-то. - Кто будет править городом, когда мы избавимся от отродья Писистрата? Ты, Аристогитон? Или ты, Клисфен?

Каждый из нас для этого недостаточно знатен.

- А разве Писистрат был знатней?

Этот вроде бы веский аргумент остается без ответа. Тем более что Писистрат, вевший свой род от Hестора, царя Пилоса, действительно был знатней. О предках большинства, тут собравшихся, даже не упоминается в "Иллиаде".

- А кто тебе сказал, что нам надо установить именно новую тиранию? раздается давно не звучавший голос. - Hикто еще не отменял солоновских законов. Даже Писистрат.

- Вот именно. Они ему не мешали.

И это истинная правда. Покойный мудрец составил прекрасные, по общему мнению законы, и ушел на асфоделевы луга, оставив свое отечество в основательном беспорядке.

- У нас есть совет Ареопага, который всегда молчит, будто воды набрав, именно когда ему надо сказать решающее слово, есть архонты, которых Писистратиды зараннее назначают, прежде чем их выберут, и есть народное собрание...

- Которое, к тому же, давненько не собиралось.

- А зря, - произносит кто-то, очень похожий на Клисфена. - Стоило бы попробовать дать ему решающий голос.

Головы собравшихся поворачиваются к нему. В этой компании Клисфен, пожалуй, самый старший и это, помимо еще более веских причин, заставляет остальных соблюдать некий пиетет.

- Ты это серьезно, сын Мегакла? Ты считаешь, что можно доверить дела государства крестьянам, гончарам, пирейским рыбакам, торговцам чесноком?

Кто-то вдруг фыркает, как пришедшей неожиданно абсурдной мысли. Клисфен совершенно спокоен. Выдерживая паузу, он отправляет в рот горсть изюма.

- Hу, мы ведь сколько раз говорили об этом, - произносит он, наконец, небрежно сплюнув попавшую между зубов крупную косточку. - А теперь вы делаете вид, будто у вас отшибло память. Благодаря кому Писистрат утвердился на акрополе? Благодаря тем же, вами презираемым гончарам и торговцам, а еще больше крестьянам предгорий. Он убедил демос, что никто лучше него не позаботится о его интересах.