— Не нам, а мне, — поправила ее Иглл. — Наш отец, хотя и является самым опытным и мудрым астрологом на свете и отлично знает, что рок обмануть нельзя, но, когда дело касается нас с сестрой — мудрость и рассудительность отказывают ему во имя безумной надежды… Но дело не в этом. Ты видишь теперь, насколько ценно то зелье, которое мы так безрассудно потратили на тебя. Неужели ты будешь продолжать настаивать, чтобы мы забрали свой дар назад, чтобы все усилия нашего прадеда, чтобы болезнь и отчаяние нашего отца — все было напрасно?..
— Я очень сочувствую вашему отцу, — сказал Конан (и сказал искренне). — Правда, мало-мальски сообразительный человек догадался бы прятать свои магические безделушки там, где их не смогут найти любимые дочки. Еще больше я сочувствую вашему прадедушке, которому пришлось так долго рыться в смердящей золе площадных костров. Но при чем тут я? Разве я просил обмазывать меня с ног до головы этой пепельной дрянью, от которой все нормальные люди стали шарахаться от меня, словно от чумы?.. Насколько я помню, вы напоили меня до того, что я не смог шевельнуть ни ногой, ни рукой, и проделали всю эту процедуру без моего согласия.
— Да, мы не спрашивали твоего согласия, — кивнула Сэтлл и терпеливо вздохнула. — Видишь ли, мы очень хотели, чтобы получился сюрприз. Чтобы для тебя это было неожиданно, удивительно и весело.
— Ты показался нам умным и предприимчивым человеком, — добавила Иглл. — Таким, который сумел бы распорядиться этим бесценным даром. Что из того, что в течение трех лет все шарахались бы от тебя, как от прокаженного, и трепетали, как при виде самого Нергала? Зато ты смог бы стать великим и знаменитым человеком. Ты смог бы стать королем.
— Я стану королем и без ваших тошнотворных мазей, — спокойно заметил Конан. — Впрочем, язык мой пересох от спора. Сделайте поскорее то, о чем я прошу вас. Пока еще прошу, — добавил он с многозначительной интонацией в голосе. — А затем можете продолжать раскачиваться в гамаке и нежно любоваться друг другом. Клянусь, я уйду, как только моя кожа примет свой нормальный оттенок, и больше никогда не потревожу вас.
Сестры переглянулись. Взоры их были долгими и глубокомысленными.
— Он не понимает, Сэтлл, — холодно-грустно заметила Иглл.
— Не понимает, Иглл, — кротко вздохнула Сэтлл.
— Что ж, — Иглл откинулась в гамаке с изнеможенным видом, словно силы оставили ее после изнурительных объяснений с тупоголовым варваром. — Я постараюсь объяснить ему еще раз. Так, чтобы он понял. Для снятия действия Чаши Бессмертия, милый мой Конан, нужно совершить не меньше усилий, чем требовалось для ее изготовления. Таков один из основных законов магии, упрямый и неблагодарный киммериец. Поскольку тебе нужно, чтобы заклятие было снято, ты и должен потрудиться над этим. Прежде всего, неразумный варвар с Севера, ты должен добыть волосы сорока девственниц. Длина их должна быть не менее одного локтя и срезаны они должны быть у самой головы.
Если среди сорока хотя бы одна обманет тебя и окажется не девственной, ничего не получится. Добыв волосы, ты должен будешь сплести из них прочную веревку длиной в сорок локтей. Сплетая ее, при каждом движении пальцев ты должен повторять магическое заклинание, которое мы тебе скажем. Этой веревкой ты должен будешь обмотаться вокруг себя восемь раз, когда мы приступим к снятию заклятия. Но это еще не все! Одной веревки из волос девственниц мало. Ты должен пойти на кладбище ровно в три часа ночи и разрыть три могилы. Могилу младенца, не достигшего двух лет, могилу старика, перешагнувшего столетний рубеж, и могилу…
— Довольно! — Конан решительно рубанул рукой воздух перед лицами сестричек. — Про разрытые могилы я выслушивать не намерен! Хватит с меня и сорока девственниц.
Круто развернувшись, киммериец большими шагами устремился в дом. Некрасивая служанка выронила поднос с обедом, который несла больному Майгусу, — так сильно Конан хлопнул входной дверью. Не обращая на ее охи и причитания никакого внимания, он прошел вдоль галереи, рывком открывая каждую дверь. А вот и то, что ему нужно! Оружейная, где в первый день его прошлого пребывания здесь Иглл так вдохновенно рассказывала ему о развешанных по стенам великолепных смертельных игрушках… Конан снял со стены меч — тот самый, грозный и древний меч, меч-божество, которому приносились человеческие жертвы в древней Гиперборее и вокруг которого, как вокруг алтаря, кружились перед битвой в неистовой, разогревающей кровь пляске северные воины. Варвар сжал серебряную рукоять, наслаждаясь тем, как удобно и прочно вошло оружие в его правую ладонь. Словно спохватившись, Конан похлопал левой рукой по рукояти собственного меча, как всегда висевшего у него за поясом.
— Не обижайся, братишка, — пробормотал он. — Я не предал тебя. Этот древний красавец нужен мне совсем ненадолго.
Подумав, Конан снял со стены еще и секиру с блестящим, хорошо наточенным лезвием и взял ее в левую руку.