Чаша бурь

Я сделал вид, что послушался ее. Вошел в подъезд. Но видел улицу. Только она миновала угол дома, хромой выпрямился, отбросил палку и быстро двинул за ней следом. Я выскочил из подъезда. Но в следующий миг этот рослый, сильный мужчина беззвучно растянулся на тротуаре. Из-под ног его выскользнула апельсиновая кожура. Чертыхаясь, он поднялся, к нему подскочили еще двое. Сестры и след простыл. Я вернулся домой, невольно подумал, что это и есть оружие Джинса в действии. Может быть, нужна была энергия целой планеты — в нашем представлении, — чтобы горбач смог так удачно выследить сестру и начать погоню. Но энергия другой планеты, овеществленная лишь в предвидении и той точности, с какой апельсиновая корка попала ему под ноги, воспрепятствовала успеху этой погони.

Часть третья. МОЛОТ ГНЕВА ВО ВЛАДИВОСТОК, КАК СКАЗАНО

Встреча с сестрой приснилась. Так мне казалось…

Вечером следующего дня позвонил Валерии. Долго не отвечали, наконец услышал ее голос.

— Нужно поговорить.

— Говори.

— Валерия, я не могу сказать всего по телефону.

— Но я рано утром уезжаю.

— Куда?

— В Прибалтику.

— Надолго?

— Да. На месяц.

— А как же дипломный проект?

— Он почти готов.

— Я хотел предупредить тебя… рассказать.

— Не надо. Не маленькая. — Она бросила трубку.

Пожалуй, это она могла предупредить меня и многое рассказать мне, со злостью подумал я, вышел на улицу, быстрым шагом направился к парку, блуждал в темноте по влажным скользким тропинкам, пока не устал от ходьбы.

Неделю я просидел в библиотеке и среди книг запасника нашел, между прочим, репродукции бронзовых этрусских зеркал. Фигура человека на двух из них, процарапанная резцом, навела на мысль о том, что рисунки могли перерисовываться — кочевать с одного зеркала на другое. Стал читать надписи — и они тоже были одинаковы на некоторых зеркалах. Одинаковыми, да не совсем: одно и то же слово могло читаться слева направо и справа налево, сверху вниз и снизу вверх. И тогда я понял — этрусские мастера пользовались иногда готовым зеркалом как эталоном. Они помещали его вертикально, а рядом, под ним, клали на стол заготовку будущего зеркала и обводили буквы и линии отражения. Так появлялись зеркально отраженные надписи и фигуры сюжетов, такова разгадка секрета этрусских зеркал.

Из окна я видел залитые светом стены домов, к вечеру ездил купаться в Покровское-Стрешнево.

На восьмой день последовало удивительное предложение. Около девяти утра, когда я собрался ехать в библиотеку, позвонил знакомый журналист и сказал, что общество книголюбов может послать меня в командировку во Владивосток.

— Когда выезжать? — спросил я.

— Два дня на сборы. Договорились?

— Согласен. Летим вместе?

— Нет. Не могу. Ты летишь вместо меня. Жду. И он повесил трубку.

Через час мы сидели в его кабинете. Я получил командировочное удостоверение и подумал: «Во Владивосток, как сказано…» Кто откажется от поездки к сорок третьему градусу широты, на море, когда вот-вот стрелка барометра дрогнет раз-другой и поползет к отметке «осадки», а календарь напомнит о том, что бабье лето давно кончилось? Во Владивостоке же в сентябре по-летнему тепло.

Едва забрезжил рассвет, я пешком добрался до аэровокзала, сел в такси, и через полчаса последние многоэтажные дома остались позади, и лента шоссе то взбегала на пологие холмы, то опускала машину в широкие лощины. Добрались до Домодедова… Полет над Уралом, Сибирью, над протоками Амура, омывающими просторы тайги. Поворот на юг — внизу дальневосточные сопки, голубовато-серые в лунном свете. Три часа ночи. Приземляемся. Необыкновенно прохладно для сентября: двенадцать градусов. Таксист-дальневосточник гонит машину по полуострову Муравьева-Амурского так, что скрипят тормоза на поворотах. Спрашивает, куда везти. Я не знаю. За два дня до отъезда я дал телеграмму в городское общество книголюбов. Какую же гостиницу они заказали для меня? Едем наугад в гостиницу «Владивосток». Долго стою у стеклянной двери: ночь, не пускают. Наконец проникаю в холл. Угадал. Номер заказан именно здесь. Пятиминутный душ, потом одеваюсь, хочу прогуляться по ночному городу. Дежурная по этажу против моей затеи. Едва не вспылил. Вспомнил сестру, ее слова успокоился, вернулся в номер.

В полдень просыпаюсь, умываюсь, хочу познакомиться с дежурной, хотя бы взглянуть на нее: в ночном разговоре мне почудились знакомые нотки инопланетного вмешательства, ненавязчивого, почти незаметного.

Ее нет. Она сменилась утром. Вместо нее — восемнадцатилетняя Олечка. Спрашиваю, как зовут ночную дежурную. Не знает, начинает прикидывать, кто был на этаже до нее. Я улыбаюсь, Олечка тоже.

— Плохая память, — говорит она. — Не помню, Валентина Ильинична или, может быть, Нина…