Чаша и Крест (СИ)

Перед глазами Женевьевы все качалось и уплывало куда-то в сторону. Больше всего ей было жаль, что лицо Бенджамена все время куда-то пропадает — впервые за долгое время оно было так близко, что она могла разглядеть каждую морщинку в углу глаз или между бровей. Она смаргивала слезы и пыталась что-то сказать, но ей не хватало воздуха, и из груди вырывалось только еле слышное сипение. Тонкая струйка крови показалась на губах и потекла по подбородку.

— Зачем вы это сделали?

Бенджамен поднял руку, чтобы стереть эту кровь, но было видно, что он боится к ней прикоснуться, чтобы ничего не нарушить своим прикосновением.

— Лекаря! — заорал Берси, словно очнувшись. Он вытащил из-за стойки насмерть перепуганного мальчишку-прислужника, сорвал с пояса кошелек и впихнул ему в руки. — Беги за лекарем!

Женевьева покачала головой. От этого движения кровь выступила сильнее, и она тихо захрипела, срываясь на шепот:

— Так лучше… для всех… я так сама хотела…

— Молчите, — прошептал Ланграль, со страхом чувствуя, как напрягаются ее плечи и постепенно запрокидывается голова. — Вам нельзя говорить. Потерпите чуть-чуть.

Ресницы, кажущиеся абсолютно черными на побелевшем лице, чуть дрогнули — по-другому улыбнуться она уже не могла. Но она так хотела улыбнуться, чтобы успокоить его, объяснить, что ей так хорошо, что отдать жизнь за него — самое большое счастье, а сейчас эта страшная боль, рвущая легкие, закончится, и станет совсем прекрасно.

— Да, уже скоро… Не считайте… себя мертвым. Вы живой. Я… возьмите все у меня.

Ланграль смотрел, не отрываясь, в сверкающие полузакрытые глаза, ставшие вдруг ярко-фиолетовыми и смотрящими куда-то вскользь, и внезапно его охватил животный ужас, что она сейчас выскользнет у него из рук и оставит его совсем одного. Теперь уже одного навсегда.

— Подождите… Женевьева… Вьеви… Не надо… Слышите? Я вас…

Она вцепилась пальцами в его рукав, напряженно хватая воздух и кашляя.

— Я не отпущу вас. Я вас люблю. Вы слышите меня?

Он прижал ее к себе, уже не особенно заботясь о том, чтобы ничего не повредить, ведомый только одним желанием — удержать, схватить на последнем пороге, не выпустить. Ее сердце стучало прямо возле его груди, он чувствовал тонкий хвойный аромат ее волос и все перебивающий запах свежей крови. Наверно, на несколько мгновений он потерял всякое ощущение действительности, пока наконец не понял, что держит в руках вытянувшееся тело.

— Оставьте ее, — тихо сказал Скильвинг, остановившись у него за спиной.

Ланграль посмотрел на него мало что понимающим взглядом.

— Оставьте ее мне, — повторил Скильвинг, и вроде ничего особенного не было в его голосе, но у слышавших его Люка и Берси по спине побежали мурашки. — Вам она уже все отдала, что смогла. Пользуйтесь.

— Подождите, — пробормотал Люк, — но надо же… хотя бы как-то достойно… мне кажется, она заслужила, чтобы ее похоронили…

— Я все сделаю.

— Зачем вам это нужно?

— Она моя дочь, — произнес Скильвинг, и сразу упала мертвая тишина.

— Да, — неожиданно хрипло произнес Ланграль почти таким же каркающим голосом, бережно опуская Женевьеву на пол. Ее волосы рассыпались по плечам, и она казалась бы спокойно спящей, если бы не кровь на подбородке. — Будьте уверены, я найду своей жизни правильное применение.

— Куда мы едем? — тихо спросил Люк, положив руку ему на плечо. Берси, отвернувшись, прятал лицо в сгибе локтя, и плечи его вздрагивали.

Ланграль медленно перевел глаза на дверь, еще висящую на одной петле. Казалось, он смотрит сквозь нее на дорогу, на которой уже осела пыль от копыт гвардейцев.

— Его великолепие обещал нам амнистию. Значит, мы едем в Круахан.

— А если он спрячется где-то еще?

— Не стоит беспокоиться за его судьбу. Она будет у него одинаковой в любом месте. Там, где я его найду.

Дверь, висевшая на одной петле, еще долго жалобно качалась, поскрипывая, но Скильвинг не обращал на нее внимания. Оставшись один, он быстро склонился над лежащей на полу Женевьевой, прижав ладони к ее груди. Тот, кто мог видеть в этот момент его лицо, поразился бы тому, насколько быстро оно меняло свой оттенок, становясь землисто-серого цвета. Все седые волосы словно поднялись дыбом на его голове. Не отрываясь, он смотрел в запрокинутое бледное лицо, потом приложил ладонь к ее лбу и снова к груди.

Женевьева еле слышно вздохнула. Ее грудь и плечи поднялись два или три раза, словно она стремилась вынырнуть. Потом она снова опустилась на пол, и дыхания было почти не слышно, но кровь перестала течь ровной струйкой из угла рта, и лицо медленно потеряло голубоватый оттенок, оставаясь просто сильно бледным.

Скильвинг с силой потер рукой веко здорового глаза.

— Значит, развязка будет немного другой, чем ты бы хотела, — пробормотал он, расстилая на полу свой плащ, перетаскивая на него Женевьеву и заворачивая ее, словно в кокон. — Наверно, ты не слишком поблагодаришь меня за это…

Часть седьмая

Эмайна. 2035 год