Чаша и Крест (СИ)

— Почему же, — пожала плечами Женевьева. — Камера в Фэнге все еще свободна? Это довольно надежное убежище от вашего общества.

— Я перестал считать Фэнг надежной тюрьмой, — заметил Морган, слегка поморщившись. — Или, по крайней мере, я еще не нашел среди своих гвардейцев достойной кандидатуры, чтобы конвоировать тебя туда. Как оказалось, я не могу до конца доверять никому из них.

— Они просто следуют вашему примеру, монсеньор, не стоит их за это резко осуждать.

— Кстати, что ты сделала с Шависсом? Он до сих пор не может прийти в себя.

— У него, видимо, рассудок помутился от пьянства, — презрительно выпятив нижнюю губу, произнесла Женевьева.

— Одним словом, дорогая графиня, я убедился, что вы представляете серьезную опасность для душевного здоровья моей верной гвардии и более того, для спокойной обстановки на улицах вверенного мне города. Ввязываетесь в драки, — он укоризненно поджал губы, — общаетесь с сомнительными людьми. Я принял решение на некоторое время изолировать вас от общества.

— Какое же место вы подобрали для этой цели, раз Фэнг вас не устраивает?

— Пожалуй, лучше всего для этого подойдет мой охотничий домик в нескольких милях от Круахана. Там довольно мило, графиня, вам должно там понравиться.

Широко раскрыв глаза, Женевьева посмотрела в лицо Моргана. На его лице застыла странная улыбка — видимо, он старался сделать ее нежной, но для человека, который многие годы ограничивался небольшим набором чувств, это было непросто. Поэтому она выглядела неудачной и даже несколько отталкивающей.

— Видимо, вы слишком много работаете, монсеньор, — произнесла Женевьева, слегка поморщившись. — У вас начинаются перебои с памятью. Несколько дней назад вы уже делали мне подобное предложение и в принципе должны помнить мой ответ.

— Я его помню, — ответил Морган, в свою очередь несколько нахмурившись. — Но я его просто не принимаю. Своим ответом ты хочешь причинить себе зло, а я этого не хочу.

Женевьева чуть попятилась назад и прижалась к перилам.

— Вы утверждали, что являетесь противником насилия, монсеньор.

— Знаешь, — сказал Морган, окидывая взглядом ее фигуру, — когда я смотрю на тебя, мне уже это как-то неважно. Странно, правда? Я сам не понимаю, что ты со мной делаешь. Но ни к одной женщине я никогда так не стремился, как к тебе. А ты можешь легко представить, сколько женщин начинали расстегивать платье, только войдя в мой кабинет.

— Лучше уж я не буду этого представлять, у меня слишком богатое воображение. Меня может затошнить.

— Помолчи, — Морган положил руку ей на плечо. — Неужели тебе безразлично, что я тебе говорю? Весь Круахан лежит у моих ног, как ковер, и я могу наступать, куда хочу. А я волновался, как мальчишка, перед тем как тебе это сказать. Я чувствую к тебе что-то особенное, понимаешь?

— К сожалению, монсеньор, я никогда не была понятливой в таких вещах, — сказала Женевьева, пожав плечами. — А когда начинала понимать, было только хуже. Спросите у Ваан Эггена.

Морган опять улыбнулся. Теперь улыбка гораздо больше ему подходила — в ней была самонадеянность, смешанная с какой-то слащавостью.

— Не бойся, я не повторю его судьбы. Я заблаговременно уберу все бутылки и вообще все тяжелые предметы.

Он оглянулся назад, на подающего ему знаки гвардейца.

— Прошу простить, графиня. Я должен все-таки ненадолго осчастливить собравшихся своим присутствием. Не думайте, что у вас получится бежать — дворец окружен. На каждый метр ограды приходится по одному гвардейцу. А пока не стесняйтесь, чувствуйте себя свободно. Если вы вдруг захотите с кем-то попрощаться — пожалуйста, я не буду вам мешать.

— Мне не с кем прощаться, — сказала Женевьева, отворачиваясь. — У меня нет друзей в Круахане.

Морган усмехнулся. Потом поднял руку, желая потрепать ее по щеке, но что-то в ее взгляде его остановило. Тогда вместо этого он небрежно поклонился и отправился вверх по лестнице, сопровождаемый гвардейцами.

— Мне кажется, что вы не совсем справедливы, графиня. Я знаю по крайней мере нескольких ваших друзей в Круахане.

Голос доносился снизу из-под лестницы. Вздрогнув, Женевьева резко перегнулась через перила. На самой нижней площадке стоял Ланграль со своим обычным хладнокровно-безразличным выражением лица. Если бы не голос, произносивший эти слова — низкий глубокий голос, который она теперь узнала бы всегда, — она решила бы, что ей все это померещилось. Но Ланграль был самый настоящий, такой же, на кого она смотрела в щелку портьеры в кабинете Тревиса. Рядом с ним из-под лестницы выглядывал Берси, взиравший на Женевьеву снизу вверх с восторженным выражением в распахнутых голубых глазах. Его взгляд напомнил ее собственный, каким она смотрела на Ланграля, и она невольно нахмурилась. Третьим был, разумеется, Люк, раскланявшийся очень изящно, но почему-то Женевьеве показалось, что он наполовину отсутствует.

— Вы все слышали, — сказала она безнадежно.

— На этой лестнице очень интересно разносятся звуки, — спокойно заметил Ланграль. — Если стоишь внизу, то прекрасно слышно, о чем разговаривают на верхней площадке.