Чаша и Крест

— Тебе сказали, что я погибла? — тихо сказала рыжая девушка, носившая запрещенное в Круахане имя Женевьева де Ламорак. — Меня вылечил… один старый колдун. Я три месяца была у него в Валлене.

Дэри долго смотрел на нее своим обычным печальным взглядом. Похудевшая и еще немного бледная, отчего глаза казались больше, чем они были на самом деле, в изысканном костюме, скроенном по валленской моде так, чтобы отовсюду свисали длинные куски ткани — концы рукавов, хвост капюшона, изящно обернутый вокруг шеи — она глядела на него почти умоляюще, обхватив одну руку другой и прижав их к груди. Если бы он отказался и сейчас идти к Лангралю, она сорвала бы с пояса кошелек, а с пальцев все перстни. Если бы он отказался снова — гордая дочь Жоффруа не постыдилась бы просить его на коленях.

— Эй, Крэсси, — буркнул Дэри слуге через приоткрытую дверь. — Принеси перо и чернила.

Дэри не шел, а почти бежал по переулкам возле Медного рынка, что было очень непросто при его толщине. Дождь только что закончился, но камни мостовой были скользкими, и несколько раз он чуть не шлепнулся в лужу под радостный хохот стайки мальчишек. То и дело он срывался на мелкую рысь, отдуваясь и вытирая лоб.

Но он не мог не бежать — до того места, куда он направлялся, было в два раза дольше идти, чем до дома, где квартировал Ланграль, и Женевьева могла что-то заподозрить.

"У меня восемь детей", — снова повторил про себя Дэри. — "Я больше не могу, когда раз в неделю ко мне вламываются гвардейцы, бьют посуду, пристают к моей старшей дочери и отнимают всю недельную выручку".

Почему-то он представил перед собой не Женевьеву, которая теперь явно ходила из угла в угол в маленькой комнатке, где можно было сделать только три шага в одну сторону и столько же обратно, а спокойное, полной холодной уверенности в своей правоте лицо Ланграля. Это лицо было воплощением того, что он все реже и реже видел в круаханских дворянах, а после воцарения Моргана так вообще почти ни разу.

"Хватит, — пробормотал Дэри почти вслух, переводя дыхание, — когда тебя семь лет постоянно унижают, слово "честь" само по себе теряет ценность. Остается только "чтобы не трогали".

Он свернул в очередной узкий переулок, грязный и пропахший прокисшей кожей, и остановившись у очередного неприметного дома с толстой деревянной дверью, четырежды стукнул в нее дверным молотком — три раза, потом еще один. Маленькое окошко со скрипом приоткрылось, словно кто-то долго изучал его, стоящего перед дверью, тяжело дышащего, с катящимися по лбу и щекам крупными каплями пота. Потом дверь тоже заскрипела и приоткрылась, образовав щель.

Дэри потянул ее на себя и вошел.

Внутри было темно и запущенно. На погасшем камине горела одинокая свеча в заляпанном воском подсвечнике. Комната была пуста и заросла под потолком паутиной. У камина стояло единственное кресло, в котором покачивался темный силуэт человека, уронившего голову на грудь. В углу находилась целая батарея бутылок — очевидно, пустых. Еще одна початая бутылка стояла на полу рядом с креслом.

Шависс, сидевший в кресле, открыл глаза и с трудом направил свой расплывающийся взгляд на Дэри.

— Чего притащился, дырявый бочонок? — процедил он невнятно и сквозь зубы, поскольку как раз ухватил горлышко бутылки, пытаясь из него глотнуть.

— Вы сами просили меня прийти, господин лейтенант, если я узнаю что-то интересное.

— Что ты… способен узнать, толстое пугало? Ты принес деньги?

— Нет, ваша светлость, — сказал Дэри и твердо прибавил: — Мне кажется, что я принес вам настолько интересные вести, что могу потребовать взамен никогда больше не отдавать вам никаких денег.

— Что ты мелешь, мешок с трухой! Я тебя… насквозь проткну!

Шависс зашевелился в кресле, собираясь с силами, чтобы выполнить свою угрозу, но его ноги только беспомощно загребли по полу каблуками сапог. Поэтому Дэри стоял спокойно, не трогаясь с места, но начиная опасаться, что Шависс утопил в вине свое сознание настолько, что не сможет ничего прочитать.

— У меня есть одно письмо, — внушительно сказал Дэри. — Но сначала обещайте.

— Чтоб тебя разорвало… Принес не нормальное вино, а какую-то кислятину. У меня от нее голова болит, и я плохо вижу. Давай сюда, — Шависс протянул руку и долго сражался с письмом, то поднося его вплотную к глазам, то отодвигая на расстояние вытянутой руки — строчки упорно переплетались у него перед глазами. Наконец он уткнулся глазами в подпись, стоящую чуть отдельно и поэтому смог прочитать ее с третьей попытки:

"Женеве… тьфу ты… Женевьева де Ламорак".

— Что?

Шависс подскочил в кресле, зацепив ногой бутылку. Красная лужа потекла по полу, но он не обратил на эту катастрофу ни малейшего внимания.

— Что ты… что ты мне принес?

— Читайте, господин лейтенант, — спокойно и мрачно сказал Дэри. — Она сейчас сидит в моем трактире. Ждет ответа. Читайте.

Надо отдать должное Шависсу — он трезвел на глазах. Настолько, что смог, опустив глаза к письму и сбиваясь, перескакивая со строчки на строчку, все-таки прочитать следующее: