Чаша ярости

Петр не стал стучать — что за вздор, не голые же они там! — толкнул дверь и вошел.

Дамы оккупировали стол. Причем Мари уселась за него на хозяйское кресло, а Соледад устроилась в одном из гостевых. И ничего компрометирующего никто из вошедших не отметил: сидят две подружки в кабинете начальника, болтают о своем, о девичьем, о глупом, знают, что шефа не будет, можно и оттянуться в рабочее время…

Мысль Петра резко замедлила прыжок, как некогда советовал Иешуа — еще в Иудее советовал, ссылаясь на умение любого хищного зверя, например, кошки, экономить движения, не делать лищ-них, отвлекающих, — и, согласно режиму экономии, оная мысль разложила себя на составляющие, вычленив на бегу замеченное: «знают, что шефа не будет». Сначала сие подумалось исключительно по инерции, увиденное уж больно напоминало буколическую картинку из служебного прошлого Петра: вот так же он забегал, возвращаясь из бросков, в приемную Главного инспектора Службы Времени и находил какую-нибудь его очередную Кэт или Флоранс за славным воровским процессом дегустации виски Дэ-ниса в его же кабинете, поскольку сам Дэнис отбыл туда-то или туда-то и быстро не ожидаем. Чем здесь хуже или лучше? Ничем. Если не считать, что «место отбытия» Иешуа никому не известно. И можно бы посидеть, посудачить, но почему они так спокойны?..

— Беседуем? — ничего умнее Петр спросить не придумал. Мари и Соледад изволили — именно так! — взглянуть на пришельцев, беззастенчиво вторгшихся в их уединение, и Мари ответила:

— Беседуем, — подтвердила, значит, буквально.

— А где Учитель? — позволил себе вопрос Латынин.

— Мы же сказали вашим людям, капитан, что не знаем. Мистер Оруэлл распорядился поспешить за ним, мы спешили, как могли, но — безрезультатно. Поскольку иных заданий не поступало, мы решили дождаться Учителя там, куда он наверняка вернется.

— Уверены, что вернется? — это уже Круз.

— Уверены, что наверняка. Куда бы он ни решил исчезнуть, он всегда возвращается в дом. Его дом — здесь. А я никогда не позволяла себе интересоваться его маршрутами. Где бы они ни проходили: в этом мире или в соседних. Вы же знаете своего друга, мистер Оруэлл…

— Вы считаете. Мари, что исчез — он, а не исчезли — его? — спросил мистер Оруэлл.

— Уверена, — повторила слово Мари.

Петр слушал ее и с изумлением — впервые заметил, старый кретин! — понимал, что слышит только слова, но не мысль. Не было мыслей. Был ровный глухой фон, который дает хорошо поставленный блок. Для того чтобы его поставить, мало иметь пара-нормальное чутье или — ее термином — того, кто внутри, надо вообще быть паранормом, говоря казенно, широкого профиля, раньше она таковым не числилась… Близость к Иешуа? Неуклонно развиваемые способности, которые явно крылись в этой хорошенькой головке, потому что суперчутье на пустом месте не возникает?.. Пожалуй, так… Господи, Петр, как же ты закрутился, зацикяился на своих охранных обязанностях! Ничего кругом не замечаешь, даже прорастающих — и явно сильных! — паранормов. А ведь ты всегда отличался особым умением находить их, как нашел, к примеру, того же Саула-Иоанна… Минус тебе. Мастер!.. И сразу же явилась еще мыслишка: а ведь он сейчас вообще никого не слышит: ни Соледад, ни Латынина, ни Круза, а ведь им никакого блока не только поставить представить себе невозможно! Значит, нз предполагаемая паранормальность Мари причина его «глухоты», а все та же чужая воля…

И еще подумалось-вспомнилось: волновойвакуум. Слова Латынина. Мысль — это волна…

Если так, то кто-то не просто вырубил электричество, компьютеры, радио, ти-ви и прочее, но и мысли похоронил намертво! Петр сразу и вдруг ощутил мертвую тишину вокруг — ни просвета, ни проблеска! — впервые в жизни ощутил тишину и с ужасом осознал: ему плохо и страшно. Он привык к мысленному фону, как к постоянному шуму за окном, он не слышал его, если не хотел слышать, но если появлялась необходимость, легко находил нужного человека в любой толпе и знал, о чем тот думает. С чем сравнить его, Петра, состояние сейчас?.. Разве что с состоянием аквалангиста на запредельной глубине, у которого — так же сразу и вдруг! — исчезли маска, загубник и, главное, кислородные баллоны. А наверху — неодолимая толща воды…

Захотелось схватить что-нибудь железное и тяжелое и вышибить бронированные стекла окон, но — увы: вышибить их было не под силу и бронебойному артиллерийскому орудию. Так что надо, мучительно экономя воздух в легких, начать медленное и бесконечно длинное всплытие: вдруг удастся, вдруг повезет!..

И еще подумалось — вроде бы некстати: а ведь Иешуа не мог покинуть здание, это наверняка отметили бы приборы. И если он все-таки здесь, то как же он дышит, то есть слышит — он, не представляющий себя вне мысленного шума мира?

Как, впрочем, и Петр.

Петр тупо смотрел на бронзовые часы на столе Иешуа. Часовая стрелка застыла на одиннадцати, минутная дрожала на восьми. Одиннадцать сорд утро.