Чаша любви

Я так замечталась, что опомнилась уже в автобусе. Но в каком? Я даже не отметила для себя номер маршрута. Со мной иногда случаются забавные вещи, курьезы, — когда сильно задумаюсь. Большинство людей творческого склада ума — рассеянные. И я бываю такой. Слишком увлекающаяся натура всегда отличала меня от подруг. Но так увлечься, так размечтаться, чтобы стать сомнамбулой, — такого со мной еще не бывало.

Первое желание — броситься к двери, крикнуть водителю, чтобы остановил автобус. Но я вовремя подумала, что ничего со мной не случится, если прокачусь немного по городу. Даже интересно стало: куда это повлекло меня подсознание. Да и не солидно — такая нарядная молодая женщина, на высоких каблуках и начнет метаться по салону, начнет спрашивать у пассажиров, что это за автобус...

Я успокаиваюсь, смотрю в окно.

Какой большой, какой красивый город Санкт-Петербург! Он — лучший из городов! Признаться, я не испытываю здесь ни малейших сомнений, ибо в других крупных городах мне бывать не довелось.

От светофора до светофора автобус летит стрелой.

Квартал, магазин на углу, поворот... Квартал, мост, аптека... Остановка... Я не выхожу. Я узнала уже маршрут. Он меня устраивает. По старой памяти еду в общежитие. Вот куда повлекла меня натура. Я сто лет не была у девочек. Вроде бы на Пасху заезжала последний раз. Красавица Нева с тех пор немало воды унесла... Сегодня понедельник. У моих подруг выходной. В театре у многих выходной по понедельникам. Девочки должны быть дома. Разве что кто уехал в отпуск, разве что замуж кто выскочил?

Когда я переселилась к тете, первое время почти не видела ее. То она на работе, то у меня вечерняя смена. У нее выходные — я работаю; у меня выходной — она работает. А когда оказывались дома вместе, сидели по своим комнатам: я — за письменным столом, живописуя балерину-отравительницу, тетушка, кажется, в кресле — час за часом. После смерти Луки она месяца два пребывала в ужасном состоянии. Это было какое-то отупление. Она просиживала дни без движения, не говоря ни слова, не выказывая никаких желаний. Может, это отупление было защитной реакцией организма — чтобы не произошел надлом. Пожалуй... Но я представить себе не могла, что моя тетка так сильно Луку любила, едва сама не умерла после его кончины. Всю жизнь пилила его, а тут... Конечно, он был не сахар, и вывести его из равновесия, увлечь за собой могла любая юбка. Глаз да глаз нужен за таким супругом. О покойниках не говорят плохо, поэтому я скажу иначе: своеобразный был старик. Со слабостями. И чтоб так по нему убиваться! Впрочем, не мое это дело. А чужая душа — потемки.

Со временем угнетение тетушкино стало отступать. Она все более походила на себя прежнюю. Все реже садилась в то мрачное кресло, все чаще заглядывала ко мне в комнату. Иногда заглядывала и через плечо.

Ворчала:

— О, Господи, Господи! Так безжалостно убивать времечко золотое! Ей на танцы бы бежать, по проспекту прогуляться в белые ночи. Глазками пострелять. Подружек подыскать по интересу... компании на праздники водить... А она — как мумия. В папирусах себя похоронила...

Я пропускала ее ворчание мимо ушей. Она уходила на кухню. Обычно этим дело и заканчивалось.

Но время — великий лекарь — подлечило наконец тетушкину тоску. Могилу Луки завалило снегом, и тетя не стала сугроб разгребать. Все реже она приходила к супругу в гости, все реже его вспоминала. И потихоньку начинала пилить меня. Ей, видно, просто необходим был материал для пиления. Однако долго это не могло длиться. Не тот я человек, чтоб точить о меня речистость и нашпиговывать наставлениями. Я уж к тому времени мыслила себя автором, видела себя личностью на пьедестале — хотя и не очень высоком. И однажды намекнула тетке, что вернусь в общежитие, если...

Дальше можно было не продолжать, ибо тетушка, забеспокоившись, поспешно ретировалась. Но я наивно заблуждалась, полагая, что она оставила попытки как-то повлиять на мою судьбу. Ничуть не бывало! Просто тетушка изменила тактику.

Однажды к ней в гости пришел некто Константин — высокий, сутуловатый, нескладный парень с длинной шеей и с непослушными, торчащими в разные стороны волосами. Меня угораздило подбежать на звонок к двери и впустить его. Вот ведь подставилась!.. Цель визита... Это понятно, как черным по белому, хоть ежику, хоть черепахе. Ну и мне, естественно... Принимая во внимание идеологию тетушки, Константин, должно быть, завидный жених — товаровед или рубщик мяса!

Я, конечно, заперлась в своей комнате и усадила себя за стол. Но работа не ладилась: балерина-отравительница никак не хотела травить себя, она всячески цеплялась за жизнь (отрицательные герои невероятно жизнелюбивы). А отравить себя она должна была убедительно, иначе весь роман шел насмарку. Нужно было выкручиваться как-то. Но выкручиваться я в тот вечер оказалась неспособна. Перед глазами моими так и стояли непослушные вихры.

Тетка и Константин пили чай на кухне, уютно позвякивали блюдцами и ложечками, долго о чем-то шушукались, а потом пошли в атаку.

Тихонько постучав в дверь, тетушка пропела: