Чаша любви

Перед заклинателем — широкая старая корзина, плетенная из соломы. В корзине какие-то тряпки, мелочь, смятые купюры — явно не доллары, не фунты и не рубли; наверное — рупии. Мы приостанавливаемся. Слушаем игру.

Вдруг замечаем, что тряпки начинают шевелиться, купюры скатываются на дно корзины, и появляется на свет... о Боже!.. мордочка кобры. Играет флейта — заунывная песнь. Шея змеи раздувается, становится едва ли не с Сашину ладонь.

Я вскрикиваю тихонько и прячусь за Сашу.

Глаза заклинателя улыбаются. Он не прекращает игру.

Кобра довольно высоко поднимается из корзины. Принимает величественный и одновременно угрожающий изгиб. Глаза у змеи мутные, холодные, неподвижные. Она неотрывно смотрит на кончик флейты, играет язычком... А заклинатель начинает тихонько флейтой поводить. Кобра следует его движениям. Мне кажется, что она готова напасть и вот-вот нападет. Но она не нападает; она — послушна. Удивительно: кобра танцует — так представляется со стороны.

Это завораживающее зрелище. Очень любопытное, несмотря на то, что некий холодок от него подбирается к сердцу.

Саша бросает в корзину купюру, кобра вздрагивает. Саша мгновенно отдергивает руку.

Глаза заклинателя улыбаются...

Мы идем по улице дальше. Разглядываем толпу.

Парни-индийцы очень стройны. Некоторые — светлокожие, но в большинстве — очень смуглы. Девушки в сари — будто с картинки. Они все такие пышки, такие нежные, гладенькие. Я думаю, именно о таких принято говорить: «Как персик!». Преобладает некий стереотип; многие девушки схожи между собой, как сестры.

Время от времени встречаем иностранных туристов. Их видно издалека. Вытянутые бледные или, наоборот, обгоревшие от неистового солнца лица, определенная сдержанность, фотоаппараты на груди или видеокамеры в руках, иногда для экзотики — пробковый шлем...

В кафе под открытым (очень звездным) небом садимся за свободный столик. Заказываем кофе.

За соседним столиком — молодая пара из Германии. Краем уха слышу: они говорят по-немецки. Он — худощавый (а если точнее — невероятно худой), шорты до колен, цветастая светлая рубашка, нежно-голубая панамка на затылке. Одежда пятилетнего малыша. Она — весьма стройна, хорошие ножки, полная грудь, но мордашка — не очень (это значит: квадратная и неяркая). Одета под стать кавалеру. Только шорты повыше — открывают красивые бедра.

Девица с интересом поглядывает на Сашу.

Мне это нравится и не нравится — по-настоящему противоречивое чувство. Немке легко спрятать свой интерес от кавалера, ибо тот в этот миг смотрит на меня. Смотрит долго, словно ждет, что и я на него взгляну. Хорошо! Я взглядываю. Глаза наши встречаются.

Немец вежливо приподнимает панамку и говорит:

— Добрый ветшер!

— Гутен абенд! — отвечаю я.

Я немного смущена. Секунду назад я была об этом немце худшего мнения.

«Но откуда он знает, что мы из России?.. Или у меня на лбу что-то кириллицей написано?»

Увидев мое недоумение, Саша поясняет:

— Это Брауны. Номер напротив. Мы вместе оформлялись в отеле. Ты забыла.

— Да, верно! Я что-то припоминаю.

Честно говоря, я ничего не припоминаю.

Саша перебрасывается с немцем несколькими фразами по-английски (я в это время вежливо улыбаюсь), потом поворачивается ко мне:

— Его зовут Клаус, а она — Бригитта. У них свадебное путешествие. Всего три дня назад была свадьба.

— Хохцайт! — блещу я познаниями немецкого.

— Я, я! Хохцайт... — смеется и кивает парень.

Саша говорит:

— Они сразу из-за стола — на самолет. С точки зрения их родителей поступили неразумно.

— Очень даже разумно. Гут! — говорю я Клаусу. — Иногда не мешает отступить от традиций.

Саша переводит им мои слова.

Клаус хвалит меня — какая разумная девушка. Саша адресует мне нежный взгляд, собирается перевести, но я останавливаю его. Кое-что, касающееся меня, юнге фрау, я понимаю и без перевода.

Немцы прощаются, через минуту растворяются в толпе.

Я допиваю свой кофе. Думаю о том, что организм мой живет еще петербургским временем. И не менее трех дней будет адаптироваться.

Улыбаюсь себе: «А пока буду жить со сдвигом».

В этот момент вдруг ощущаю сильнейший голод. И припоминаю, что сегодня, кроме фруктов и орехов, еще ничего не ела. Жара меня выбила из колеи. А сейчас или чуть раньше — час назад — после... ну после того, как мы... после моего коронования... голод проснулся во мне. Этот голод — настоящий зверь. Он прямо-таки терзает мой желудок.

— Саша, я хочу есть.

— Нет проблем! — восклицает он. — Сейчас закажем что-нибудь.

Я качаю головой:

— Ты не понял. Я очень хочу есть. Я сейчас — будто тигрица.

— Вот как! — Саша секунду прислушивается к своим ощущениям. — Ты знаешь, я, кажется, тоже помираю от голода, но почему-то уяснил это только сейчас.

Киваю ему:

— Я уже догадалась, почему так. Во-первых, жара. А во-вторых — обилие впечатлений. Не мы на Индию, а Индия обрушилась на нас. Мы должны привыкнуть.

— Тогда возвращаемся в отель, — предлагает Саша. — Там есть хороший ресторан.

И мы идем обратно. Идем довольно быстро, ибо голод погоняет нас.