Чаша любви

За едой разговариваем.

Собственно, говорит в основном Сахиб. Ибо мы так голодны, что нам не до разговоров. Сахиб говорит то по-русски, то на языке своего племени (!). Он упоминает о племени один раз. Кажется, оно называется Банджара. Еще рассказывает, что в скором времени собирается строить настоящий капитальный дом по типу европейского. Разумеется, строить с учетом местных традиций. А как построит дом, так и будет перевозить семью из Дели. Гиту выдаст замуж за какого-нибудь толкового парня с умелыми руками, и вместе с зятем они построят хороший дом и ей. Будут жить рядом...

Я чувствую себя удивительно легко с этими людьми — простыми и радушными. Я будто вернулась домой.

ГРОЗА

Мы живем в деревне уже три дня. Почти беспрерывно льют дожди. Грозы приходят то с севера, то с запада... Все небо затянуто свинцовыми тучами. Конечно, непогода — вещь досадная. Но все равно очень красиво! Горы и тучи сошлись, наехали друг на друга. И происходит между ними настоящая битва. Так все видится с земли.

Гита пару раз, — когда ливни ненадолго прекращались, — водила нас к реке. Гита говорит, что любит смотреть на реку, когда начинаются дожди. И мы видим, что река очень изменилась. Еще недавно тихая, извилистая, кое-где разбитая на десятки ручейков, омывающих камни и маленькие островки, она теперь — шумный могучий, ревущий поток, волочащий те самые камни куда-то вниз, быть может, даже к морю. Река очень разлилась от дождей. И нам теперь становится понятно, почему деревня расположена не на самом берегу ее, а значительно выше.

Может быть, впервые в жизни я жалею, что не родилась художницей. Здесь пропадают такие пейзажи! С зеленой лужайки посмотреть на юг, со скалы — на север. Глаза разбегаются, а душа так и просит запечатлеть красоту.

Гита приютила меня на своей «половине» — за ширмой. Тут у нее весьма уютный уголок. Саша и Сахиб обитают в остальном пространстве. Собственно, днем там только Саша, ибо Сахиб каждое утро уезжает в город — в Райчур, где работает на кожевенной фабрике.

Из-за дождей мы принуждены много времени проводить под крышей. Саша от нечего делать учится плести циновки. Я помогаю Гите по хозяйству. Пока она убирается по дому или ухаживает за скотиной, я в тандуре пеку лепешки. И у меня это довольно ловко получается. Остается только сожалеть, что в Петербурге мне эти навыки не пригодятся. Зато Саша серьезно намерен «одеть» в циновки квартиру на Невском.

На второй же день нашего пребывания здесь я сделала Гите подарок. Тот рубин в серебряной оправе так ей к лицу! Надеюсь, Саша меня простит! Но как радовалась эта девочка подарку. Чистая открытая душа. Гита полдня провела у зеркала. И кажется, не расстается с рубином ни днем, ни ночью. Я заметила: ночью Гита кладет рубин себе под подушку. А поутру, еще не раскрыв глаза, уже ищет его рукой. Эта ее радость трогает меня до слез.

Сегодня утром Гита осыпает меня лепестками цветов. Я просыпаюсь под этим бело-розовым дождем и не сразу могу понять, что это. Мне вдруг кажется, что проснулась я в парке у Раджа и Дхуты.

Потом я вижу Гиту, которая улыбается и бросает, и бросает на меня из корзинки горсть за горстью прекрасные лепестки. Может, это проявление ее чувств, благодарности? А может, в деревне какой-нибудь праздник? Лепестки кружатся, щекочут мне лицо. Я потягиваюсь сладко, прислушиваюсь, как за спиной шумит дождь.

Лепестки перестают падать. Я гляжу на Гиту. Гита — на меня. Вернее, на мою грудь. В глазах девочки восторг. Она, едва касаясь, проводит мне по груди рукой. Потом Гита оттягивает на себе край рубашки и показывает свою — совсем маленькую — грудь. Губы девочки кривятся в кислой улыбке.

Я успокаиваю Гиту:

— Не волнуйся, ты еще зеленое яблочко. Но я вижу, как прекрасно будет это яблочко, когда нальется. Ты уже сейчас красавица.

— Красавица... — девочка повторяет это слово, которого никогда не слышала.

— Потерпи годок!

Но Гита не понимает, что я ей говорю. Она уже и не слушает меня. Она вытаскивает из-под подушки рубин и крутится с ним возле зеркальца, вмурованного в глинобитную стену. Гита прикладывает украшение то к мочке уха, то к левой ноздре, то ко лбу, то вплетает его в черные с синим отливом волосы. И так посмотрит, и сяк; и улыбнется мило, и нахмурит брови. Глядеть на нее — и никакого телевизора не надо!

Немного позже я узнаю, что сегодня действительно в деревне праздник. Какой-то из местных. Сахиб остается дома. По случаю праздника даже дожди отступили. Проглянуло солнце. Разными оттенками вечного зеленого заиграла посвежевшая растительность.

Выглянув из хижины, я долго, зачарованная, стою в дверях. Любуюсь. Всюду разбросаны цветы. Во влажном воздухе разлит их аромат. Чистота необыкновенная. И тишина, нарушаемая лишь пением птиц и отдаленным рокотом реки. Еще ниже в долину уходит туман. А надо мной уже синее небо в причудливой кайме облаков.