Чаша отравы

Алексея Петровича Савельева, известного больше под партийным псевдонимом... или позывным, как сейчас модно — Жаров.

Подполковника Комитета охраны конституционного строя.

Всё было решено. Как сказал накануне Галкин, активно на правах гостя общавшийся в кулуарах с членами партнерской партии, в том числе из регионов, альтернатив не было.

Сам Жаров в последние недели перед съездом, после гибели Омельченко, развил поистине бурную деятельность. Он всячески, правда, стараясь оставаться в тени, действуя чужими руками, провоцировал разногласия, конфликты, безумные споры по отвлеченным теоретическим вопросам. Выносил их на публику. Пытался всем доказать, что партия разлагается, находится в глубоком кризисе и вообще на грани раскола. Хотя сам в расколе заинтересован был меньше всего. Как догадывались многие здравомыслящие люди в РКП и союзных ей несистемных партиях, всё это делалось для того, чтобы выставить оставшееся от Мельдина ядро «старой гвардии» потерявшим контроль над ситуацией. Чтобы навязать свою повестку, высказать самыми правильными и громкими словами свой анализ ситуации и предложить себя в качестве того, кто замкнет на себя функцию «спасителя», «модератора» и «антикризисного менеджера». Которому, конечно, для преодоления «раскола» и «разброда» нужен карт-бланш на «оздоровление» партии и наделение расширенными полномочиями. Партия в этом случае должна была окончательно выродиться в секту-уродец, ничего не делающую, кроме неустанного провозглашения бесполезных, хоть и правильных, лозунгов.

Именно в этом, вместе с очисткой внутрипартийного поля от конкурентов «крота», и состоял хитроумный план КОКСа по окончательному «окукливанию» РКП как отдельной несистемной партии, по превращению ее в относительно яркий, но ложный маяк для тех, кто хотел бы бороться за социализм внепарламентскими методами...

Иван сошел на Ростокино и пересел на Московское центральное кольцо...

Жаров, холеный, уверенный в себе, лучился удовлетворенностью. Как вчера, так и сегодня. Вокруг него образовалась свита холуев, не отходящих от «босса» ни на шаг. И не скажешь, что тоже «кадровые», как сам подполковник, или же «сявки на подписке» — вполне ведь могут быть и просто как бы идейные, ни о чем и не подозревающие. Просто-напросто чувствующие силу и власть, «подпитывающиеся» от «сакральных» энергий, алчущие, чтобы и им волей «повелителя» перепало с барского стола...

Иван дождался прибытия «ласточки» и вошел внутрь. Сел. Поезд тронулся...

В первый день работы съезда, в самом начале, после того как почтили память Омельченко и Мельдина, Жаров на правах врио персека зачитал доклад ЦК. В конце произнес зажигательный спич о рабочей борьбе, об укреплении рядов, о недопущении расколов — и так далее, и тому подобное. Сорвал бурные аплодисменты. Как раз тогда со съезда демонстративно ушла небольшая сектантская группка «борцов с сионистским заговором», провозгласив учреждение собственной «партии». Этих жалких неадекватных раскольников, разумеется, никто всерьез не воспринимал, и никому они не были нужны...

Поезд прибыл на станцию. Иван вышел и направился к одному из корпусов гостиничного комплекса...

В кулуарах царило достаточно единодушное мнение. Хотя Жарова многие не любили, но итог был предрешен. Сторонники Омельченко, то есть живые силы, настроенные на реальную борьбу и развитие, ходили подавленные и дезориентированные. Точно так же, после смерти Мельдина, было подавлено и старшее поколение, заставшее уличные бои в Москве 1992-1993 годов. Никто из этих групп не выказывал стремления вступать в аппаратную борьбу и не собирался выставлять альтернативных кандидатов...

Смирнов вошел в холл. На первом этаже заметил двух наиболее известных агентов КОКСа — Степана Могильного и Харитона Лыбу. Они не «шифровались» — нагло стояли и внимательно всматривались в тех, кто заходил на лестницу, ведущую вверх — на второй этаж, где располагались конференц-залы. Иван, делая вид, что не замечает «топтунов», прошел мимо, поднялся, поздоровался с товарищами из несистемных партий — делегатами и гостями.

Скоро завершится перерыв, и начнется процедура выдвижения кандидатов в ЦК. Потом — тайное голосование. Потом — заседание вновь избранного комитета. И — подполковник КОКСа во главе компартии. Всё уже решено...

Жаров, громким, уверенным голосом, четко и резко жестикулируя, с высоко поднятой головой, выступал перед репортерами...

В углу холла кучковались понурые сибиряки и уральцы. Там же находился и Галкин, с хмурым и озабоченным лицом.

Иван огляделся.

Постоял минуты три, подумал.

Еще раз бросил взгляд на продолжающего давать интервью Жарова. Потом на простых коммунистов из восточных регионов.

Прозвенел звонок. Люди начали подтягиваться ко входу в зал. Гостей не пускали — заседание было закрытым.

Смирнов достал из кармана паспорт, партбилет. И предмет, завернутый в бумагу.

Снял бумагу. Под ней оказалась фольга. Развернул и ее.

И направился к делегатам.

Жаров стоял, продолжая общение с журналистами. Вдруг у него зазвонил телефон.