Чаша полыни. Любовь и судьбы на фоне эпохальных событий 20 века

Ему вдруг стало невыносимо сидеть в четырех стенах, и он предложил Симе прогуляться перед сном. Когда они дошли до старого мусульманского кладбища у устья реки Яркон, исчезла луна. Остались только звезды, но их слабый блеск не мог одолеть сгущающуюся тьму. Где-то в отдалении зажглись робкие огни, но мрак уже торжествовал повсюду. Колеблющимися силуэтами казались влюбленные парочки в дюнах. То появлялись, то исчезали какие-то тени, но их раздражающие очертания были совсем расплывчатыми. Где-то залаяла собака. Мелькнула и упала в море звезда.

— Виктор, — сказала Сима почему-то шепотом, — нас преследуют.

Он оглянулся. За ними быстрым шагом шли двое. Один — высокий и крупный, а второй — поменьше. Было слышно, как хрустит щебень под их ногами.

— Мне страшно, — произнесла Сима дрогнувшим голосом. — Я их заметила уже давно.

— Они гуляют так же, как и мы, — попытался Виктор ее успокоить.

Тем временем странная пара их опередила. Тот, который повыше, остановился, широко расставил ноги и помочился прямо в море.

— Давай вернемся, — жалобно попросила Сима.

Они повернули назад. Прошли метров сто, и Виктор оглянулся. Сзади никого не было.

Но Сима вдруг слабо вскрикнула, и Виктор увидел их прямо перед собой.

«Это те же самые или другие?» — успел он подумать.

Высокий включил электрический фонарик, осветил лицо Виктора и спросил на иврите:

— Который час?

— Какого черта вам надо? — сказал Виктор и, по-бычьи нагнувши голову, пошел на него. Высокий шагнул в сторону, уступая дорогу, а маленький выхватил пистолет.

Сима услышала лязг затвора. Раздался выстрел, и Виктор медленно опустился на песок. Убийцы бросились наутек и растворились в темноте.

Это смерть спросила: «Который час?» — не раз думала Сима потом.

Было 10: 30 вечера.

— Помогите! Помогите! — закричала Сима. — Евреи убили его!

— Нет, Сима, нет, — сказал Виктор, пытаясь встать, — это были арабы. Да помоги же мне.

Опираясь на Симу, он сумел подняться и сделать несколько шагов, но от резкой боли почти потерял сознание. Он не видел прибежавших со стороны дюн людей, но ощутил, что его поднимают и несут куда-то.

Кто-то спросил, как он себя чувствует.

— Очень больно, — ответил Виктор почему-то по-немецки.

На частной машине его доставили в постоянный филиал больницы Хадаса в Тель-Авиве, расположенный в неказистом помещении между улицами Бальфур и Мазэ. В больнице в тот момент не оказалось ни одного хирурга. Первую помощь раненому оказали дежурный врач и медсестра.

На улице тем временем собралась возбужденная толпа. Кто-то пустил слух, что Арлозорова убили ревизионисты. Атмосфера накалялась. Уже слышались негодующие возгласы.

Первыми в больницу прибыли не экстренно вызванные врачи, а партийные функционеры. Как сквозь ватную пелену услышал он голос сотрудника Еврейского агентства Элиэзера Каплана:

— Ревизионисты дорого заплатят за это.

Виктор сделал неимоверное усилие и внятно произнес:

— Нет, это сделали арабы.

И, уже проваливаясь в темный вращающийся туннель, позвал:

— Сима! Сима!

Приехал Меир Дизенгоф — «вечный» мэр Тель-Авива. По его распоряжению в больницу были срочно доставлены лучшие хирурги города — Феликс Данцигер, Хаим Штейн и Макс Маркус — будущее светило израильской хирургии.

Диагноз был ясен. Тяжелое ранение в живот, вызвавшее внутреннее кровоизлияние. Необходимо срочно оперировать. Доктор Маркус взял ситуацию под свой контроль. Потребовалось немедленное переливание крови. Но в то время не было кровяной плазмы, которую легко использовать даже в полевых условиях. Кровь пришлось брать от живого донора. На его поиски ушли драгоценные минуты. И тут оказалось, что в больнице нет приличного оборудования для такой процедуры. Имелась лишь какая-то допотопная трубка. Но делать было нечего, и доктор Данцигер приступил к операции.

В самый напряженный момент выяснилось, что трубка протекает. И пока доктор Данцигер извлекал пулю, доктор Штейн затыкал дыры носовым платком.

Ничего не помогло. Раненый умер на операционном столе.

— Конец, — устало сказал Данцигер, швырнув на пол свои резиновые перчатки. — Не араб его убил, а этот свинарник…

* * *

Сима, оставив тяжело раненного мужа на попечение чужих людей, побежала вдоль берега с криком: «В него стреляли! Его убили!»

В пансионе ее встретила хозяйка, провела к телефону. Но Сима была на грани истерики, не могла говорить. Хозяйка сама позвонила в полицию, сама вызвала машину «скорой помощи».

А холл тем временем заполнился людьми. Явились полицейские офицеры Шифф и Гофер. Один — тощий, с лошадиной физиономией. Второй — полный, с круглым, как блин, лицом. Они и взяли у Симы первые показания. Стоявший рядом постоялец «Кете Дан» Шамир Куперштейн слышал, как Сима несколько раз повторила им, что в ее мужа стрелял араб. Эти показания потом куда-то исчезли.

Запыхавшись, прибежал сотрудник Еврейского агентства Йехошуа Гордон. Сима обрадовалась ему, как родному, — Гордон одно время работал в канцелярии Виктора.

— Сима, — сказал он, — у нас есть все основания полагать, что это сделали ревизионисты. Твой долг помочь нашему общему делу. Главное, не дать им уйти от ответственности.