Чаша страдания

— При чем тут работы по марксизму? А русских мало потому, что наш уважаемый диссертант написал совсем оригинальную работу по своему методу операции; на эту тему у нас пока опубликовано всего несколько научных работ. Все это ерунда.

Бабичев строго уставился на Дьяконова:

— Нет, это не «ерунда», уважаемый профессор Дьяконов. Это преклонение перед прогнившим буржуазным Западом, и пахнет оно политической близорукостью и космополитизмом.

Слово «космополитизм» стало в обществе расхожим обвинением в неблагонадежности, члены совета насторожились. Бабичев продолжал:

— Партийный комитет считает это фактом политической безграмотности диссертанта. Почему он это допустил? Потому что он не член партии и по своему происхождению близок к тем, кого товарищ Сталин гениально метко назвал «талмудисты и начетчики».

Обвинение в беспартийности и сравнение с «талмудистами» было явным выпадом против Жухоницкого, еврея. Услышав это, он вздрогнул и повесил голову, а вся аудитория затаила дыхание. Но никто из членов совета уже не решался возражать. Бабичев победоносно продолжал:

— Наш институт долго терпел некоторых пресловутых так называемых «профессоров», которых теперь уже нет в этом зале. В нашем долготерпении скрывается отсутствие бдительности. Партийный комитет считает, что если члены совета теперь проявят необходимую партийную бдительность, то подобная диссертация не выйдет из стен нашего института.

Это прозвучало прямым приказом голосовать «против». За Бабичевым на трибуну поднялись два новых члена ученого совета и почти слово в слово повторили за ним все обвинения. Пока они говорили, по аудитории волнами проходил приглушенный гул возмущения: становилось очевидным, что это заранее выработанная тактика, направленная на провал диссертации. Напуганные члены совета молча и понуро слушали. Многие понимали несправедливость и даже глупость критики, но — она исходила от партийного комитета. Возразить против его решения у них не хватало ни мужества, ни решимости, ни научной объективности.

Лиля и ее приятели-студенты сидели с открытыми от удивления ртами: перед ними происходила научная казнь уважаемого ими декана. Студенты получили наглядный урок предвзятости, несправедливости и научной беспринципности. Виктор Касовский шепнул:

— Если бы они могли, они сожгли бы Жухоницкого на костре, как инквизиция сожгла Джордано Бруно.

Лиля поразилась этой мысли, а Римма парировала:

— Подожди еще немного — они начнут сжигать.

Потом прочли результаты тайного голосования: кроме одного, все проголосовали «против». Наступила полная тишина — диссертацию провалили. Жухоницкий сидел с опущенной головой. Бабичев бодрой походкой прошел мимо своей жертвы.

У Лили в глазах стояли слезы, она бы и расплакалась, если бы не такая жуткая тишина. Девушка молча вышла из аудитории, букет цветов остался лежать на скамейке.

Когда Мария пришла домой, Лиля сидела заплаканная.

— Что случилось?

— Мам, они провалили его диссертацию.

— Провалили?

— Да. И знаешь почему? Потому что он беспартийный и еврей.

Мария закусила губу и подсела к Лиле. Перед ней опять мелькнул образ веселого парня Миши.

* * *

Через несколько дней в институте был вывешен приказ: «Доцент М. С. Жухоницкий отстранен от обязанностей декана, на его место назначен С. И. Бабичев». Атмосфера в деканате сразу изменилась, стала сугубо официальной и холодной, студенты боялись заходить туда лишний раз. Новый декан Бабичев вызвал к себе доцента Жухоницкого. Студенты узнали, что он пришел в отнятый у него кабинет, и собрались перед дверью, чтобы выразить бывшему декану свою солидарность и признательность.

Не предложив Жухоницкому сесть, Бабичев сухо сказал:

— Вы понимаете, что после неуспеха вашей диссертации вам нельзя оставаться доцентом на кафедре. Коммунистическая идеология не может допустить, чтобы преподавание вели люди, преклоняющиеся перед буржуазным Западом. Деканат и партийный комитет дают вам один месяц срока, чтобы вы подыскали себе другую работу. После этого вы напишете заявление об увольнении по собственному желанию. Если вы этого не сделаете, будете уволены за несоответствие должности и это будет записано в вашей трудовой книжке. Тогда вам трудно будет устроиться в Москве. Все.

Студенты, включая Лилю, стояли в коридоре у дверей деканата. Когда Жухоницкий вышел, они хотели подойти к нему, но застыли на месте — они не узнали его: вместо приветливого, улыбающегося, прямого и высокого человека мимо них прошел сгорбленный и постаревший страдалец, никого из них он не заметил, никому не улыбнулся.

Дома Лиля грустно рассказывала:

— Мам, декана Жухоницкого уволили. Мам, а меня не исключат из-за него?

— Почему ты так думаешь?

— Это ведь он меня зачислил в институт.

Мария поняла, что Лили коснулся страх, тот самый страх, который всегда жил в ней самой, который жил во всех. Так во второе поколение семьи Бергов переходила та неуверенность, от которой первое поколение хотело и не смогло избавить свой народ, — Лиля все больше становилась жертвой страха. Но надо было ее успокоить: