Чаша цикуты. Сократ

Перикл устремился к выходу, ни с кем не попрощавшись. Софокл и Сократ поспешили за ним. Выйдя из храма, Перикл повернул не налево, к северному периптеру[64], а направо, к южному, возвышавшемуся всего лишь в нескольких шагах над обрывом скалы. Софокл и Сократ догнали его уже за углом.

   — У храма Ники меня ждёт охрана, — сказал Перикл не останавливаясь. — И поэтому вы можете меня не провожать. Уже поздно.

   — Иного результата не могло быть, — произнёс Сократ, пропустив слова Перикла мимо ушей. — Или ты сомневался?

   — В честности Фидия я не сомневался ни на миг, — ответил Перикл. — Но могли украсть золото по его недосмотру. Золото могло пропасть даже теперь. Ты понимаешь, о чём я говорю.

   — Да, конечно, — согласился Сократ. — Если бы заговор против тебя был организован основательно.

   — Ты хочешь сказать, что заговорщики плохо поработали?

   — Пожалуй. Скорее всего, не успели.

   — Но почему же ты с такой уверенностью сказал, что иного результата не могло быть?

   — Я подумал, что у заговорщиков уже не было нужды воровать золото теперь. Они приготовили для тебя более надёжную ловушку, убив Фидия. Если ты виновен в смерти Фидия — а они уверены, что докажут это, — то вот и всё, что им нужно. Смотри, что получается: ты отравил Фидия либо потому, что золото каким-то образом вами всё же расхищалось, например путём подмены одних золотых слитков другими, менее ценными, либо ты не был уверен, что Фидий, твой друг, не присваивал золото сам, но вот выяснилось, что он всё-таки не присваивал, а ты всё же убил его, предал дружбу, погубил великого и честного человека, спасая свою мнимую честь. Или... — Сократ вдруг замолчал.

   — Что — или? — остановился Перикл.

   — Присядем, — предложил Сократ, направляясь к невысокой каменной ограде, тянувшейся вдоль всего южного края обрыва.

Внизу, у подошвы Акрополя, белела при слабом свете ущербной луны чаша театра Диониса. Сократ, перегнувшись через ограду, какое-то время смотрел вниз, на театр, потом сел на ограду, спиной к обрыву. Перикл и Софокл последовали его примеру.

   — Или вот что, — продолжил свою мысль Сократ, — или планы твоих политических врагов не заходили так далеко. Меной обвинил Фидия в хищении золота, но вот было бы установлено, что никакого хищения не было, — Фидий выпущен на свободу, но на него и на тебя, Перикл, пала бы тень подозрений и домыслов, от которой невозможно отмыться, потому что тень несмываема. Ты покачнулся и, следовательно, при следующем ударе упал бы. Возможно, что только этим и ограничивалась пока цель твоих врагов, уговоривших Менона сделать донос. Убийство Фидия, таким образом, твоими политическими врагами не замышлялось. Но тут вмешались другие силы, которыми двигали совсем другие интересы, например страх, коварство, ненависть, месть.

   — Как всё это проверить? — спросил Перикл.

   — Очень просто: потребуй, чтобы стражник, приставленный к Фидию в ту ночь, когда он был отравлен, был сурово допрошен, под страхом смерти за ложь, с сохранением жизни за правду.

   — Что это даст? Стражник может соврать.

   — Разумеется. Но дело вовсе не в этом. Дело в том, станет ли кто-либо возражать против допроса стражника. Если в планы твоих врагов не входило убийство Фидия, то никто из них не подаст голос против допроса стражника. Ты понял? Ни Клеон, ни Ареопаг, ни аристократы.

   — Я понял, — ответил Перикл. — Но и Клеон, и аристократы, и Ареопаг также могут додуматься до того, до чего додумался ты, Сократ: не поднимать свой голос в защиту несчастного стражника, чтобы не навлечь на себя лишних подозрений.

   — Да. Поэтому нужно немедленно потребовать, чтобы стражник был допрошен завтра утром, и таким образом не дать твоим врагам времени на размышление. Пусть твоё требование окажется для них неожиданным.

   — Хорошо, я так и поступлю, — пообещал Перикл. — Хотя утром я намеревался уехать в своё загородное имение — хочу отдохнуть... Ладно, поеду позже. Но вот вопрос, Сократ: если не они убили Фидия, не партия Клеона, не партия аристократов, не Ареопаг, хотя всем им очень хочется увидеть меня в гробу или не у дел. Если всё же не они, то тогда кто-то из нас? Так? Я, Аспазия, Эвангел... Кто ещё?

   — Но ты хочешь знать истину, Перикл?

   — Да, — ответил Перикл, помолчав. — Я хочу знать истину.

   — Потому что ты её не знаешь.

   — Да, потому что я её не знаю! — разозлился Перикл. — Не знаю! — Он соскочил с ограды и пошёл прочь. Но, отойдя шагов пять, остановился и сказал, обернувшись: — Ладно, Сократ, прости.

   — А как тебе понравилось знамение и то, как истолковал его Дамон?

   — Не знаю. — Перикл вернулся. — А что ты скажешь обо всём этом? — он снова сел на ограду между Сократом и Софоклом, завернулся поплотнее в плащ — было прохладно. — Что это было? Какой-то огонь, запах хвои... Знамение?