Чаша жизни

Он ходил в крылатке, в широкополой шляпе, в широконосых кожаных калошах, с костылем в одной руке и громадным парусиновым зонтом в другой. К старости он еще более раздался в кости, стал еще более велик, сутул, неуклюж - и был прозван в Стрелецке Мандриллой. Вся купальня дивилась на него, когда в первый раз появился он в ней. Медленно вошел он, насупив свои серые брови и слегка согнувшись, как бы напруживая свои и без того страшные плечи, свои руки, подобные дубовым корням. Старомодно со всеми раскланявшись, внушительно серьезный и спокойный, он стал раздеваться - и все ахали, видя, как обнажается его сизо-серое тело, что чудовищные ступни, безобразно искривленные, лежащие друг на друге пальцы и ногти их, похожие на раковины. А он хоть бы глазом моргнул - не спеша разделся, не спеша окунулся ровно пятнадцать раз... С тех пор его видели в купальне каждый день. Каждый день вплоть до Покрова купался он. Уже дул осенний ветер в щели пустой купальни тучи висели за речкой над полями, оловянная рябь шла по воде, а Горизонтов купался. Белел снег по берегам, по бледной синеве туч тянулись на юг последние гуси, но, как только било на соборе час, с косогора, тяжело опираясь на костыль, спускался к речке сутулый гигант в серой крылатке.

Ел он за десятерых. Квартирные хозяйки из себя выходили, отказывали ему. Но ведь он предупреждал! Твердо отчеканивая слоги, уговаривался он:

- Суп, борщ, лапшу прошу подавать мне не в тарелочках: предпочитаю в мисочках. Живность - штучно, а не кусочками. Жаркое обязательно с картофелем, с овощами. Кашу гречневую, равно как и пшенную - чугунчиками...

- Мандрилла, мандрилла! - орали мальчишки, стаями гоняясь за ним по Стрелецку. Но он даже не удостаивал их взглядом, он шел так же мерно, как изо дня в день входил, бывало, в буйный класс, чтобы начать своей неизменной фразой:

- Итак, повторим сначала предыдущее. Вспомним, что именно предпринял Цезарь, узнав от лазутчиков о грозящей ему опасности со стороны неприятеля...

А философия его заключалась в том, что все силы каждого человека должны быть направлены исключительно на продление жизни, для чего и потребно: полное воздержание от сношений с женщинами, существами суетными, злыми, низкими по интеллекту, полное спокойствие во всех жизненных обстоятельствах, самое точное выполнение своих разумных, продуманных привычек и строжайший уход за своим телом прежде всего в смысле питания его и освежения водою.

- Nullus enim locus sine genio est! (2) - насмешливо сказал однажды больной и сумрачный о. Кир, встретясь с ним на улице. - Давно слышу я, Горизонтов, о причудах твоих. Ответь мне: юрод ты или мудрец? Зачем живешь ты на свете, уподобляясь тем, которые жили во времена зоологические, на первых ступенях развития?

Горизонтов, держа над головою зонт и опираясь на костыль, долго думал, глядя в землю и насупя свои ежом торчащие серые брови.

- Но скажите и вы мне, отец Кир, - ответил он, наконец, зачем вы живете?

- Я тебя не о цели жизни спрашиваю, - сказал о. Кир. Я тебя спрашиваю о ее образе.

- Но ведь образ соответствует цели?

- Ага! Цели! Ну, допустим. В чем же заключается твоя цель?

- В долголетии и наслаждения им.

- Но наслаждаешься ли ты?

- По мере сил и возможностей. Крепко и заботливо держу в своих руках драгоценную чашу жизни.

- Чашу жизни? - строго перебил о. Кир и широко повел рукой по воздуху. - Жизни здесь? На этой улице? Я не могу спокойно говорить с тобой! Ты достоин своей позорной клички!

- В земле не распознаешь костей человека от костей животного, - ответил Горизонтов и медленно двинулся по улице, опираясь на костыль.

VIII

И вот смолкли, наконец, шаги в пустых комнатах селиховского дома. На тридцать первом году замужества Александры Васильевны, великопостным вечером, вытащили из толпы, наполнявшей Никольскую церковь, белого, как мел, старичка, хорошо и чисто одетого, в крахмальной рубашке с отложным тугим воротом, в дорогой шубе, в дорогих золотых часах. Через два дня его уже отпевали.