Чаща

Сердце-древа совсем не походили на чудовищные безмолвные колонны вроде тех, что высились над холмом. Они были громадные, но не выше дубов; они разрослись в ширину, раскинув во все стороны сплетающиеся ветви, усыпанные белыми весенними цветами. Сухие золотые листья ковром устилали землю под ними — как память о прошлой осени; а из-под них тянулся еле уловимый винный дух падалицы, не скажу, неприятный. Плечи мои упорно пытались расслабиться.

В таких ветвях должны бы петь бессчетные птицы, а мелкие лесные зверушки — кормиться плодами. Вместо того здесь царило глубокое, странное безмолвие. Тихонько журчала река, но больше ничего не двигалось — никаких признаков жизни. Даже сердце-древа словно бы застыли незыблемо. Легкий ветерок чуть шевелил ветви, но листья, мгновение сонно пошептавшись, тут же стихали. Под ногами у меня бежала вода, сквозь кроны светило солнце.

Наконец я шагнула вперед. Из листвы никто не выскочил, никакая птица не подняла тревоги. Я сделал еще шаг, и еще. Вода казалась теплой, солнце, испещрившее землю пятнистыми бликами, припекало достаточно жарко, чтобы льняное платье на спине начало подсыхать. Мы шли сквозь примолкший лес. Веретенка вела нас словно по тропке: она плавно извивалась среди деревьев и наконец разлилась небольшим спокойным озерцом.

На противоположном берегу заводи росло одно-единственное, последнее сердце-древо, самое гигантское и раскидистое из всех, а перед ним высился зеленый холм, усыпанный опавшими белыми цветами. На нем покоилась Лесная королева. Я узнала белое траурное платье, в котором она была в башне; она по-прежнему носила его — или то, что от него осталось. Длинная прямая юбка, разорванная по бокам, превратилась в лохмотья, рукава по большей части прогнили. Манжеты, отделанные жемчугом, побурели от застарелых кровавых пятен. Зелено-черные волосы рассыпались по склонам холма и перепутались с корнями дерева; корни наползли на холм и длинными бурыми пальцами ласково обернулись вокруг ее тела, обвились вокруг лодыжек и бедер, плеч и горла; они расчесывали ей волосы. Глаза королевы были закрыты — она спала.

Будь при нас Алошин меч, мы могли бы пронзить ее лезвием в самое сердце и пригвоздить к земле. Возможно, это ее и убило бы — здесь, в самом истоке ее силы, пока она облечена в собственную плоть. Но меч исчез.

Тогда Саркан извлек последний фиал с огнь-сердцем: ало-золотое алчное зелье ярилось и металось в стеклянном сосуде. Я молча глядела на него. Мы пришли сюда покончить с Чащей. Мы пришли выжечь Чащу, и здесь — ее суть. Королева — вот ее суть. Но когда я представила, как мы поливаем огнь-сердцем ее тело, как она бьется и корчится…

Саркан посмотрел мне в лицо и все понял.

— Возвращайся к водопаду, — предложил он, щадя меня.

Но я покачала головой. Не то чтобы мне было так уж жалко ее убивать. Лесная королева заслужила и смерть, и ужас; она сеяла их, и растила, и сбирала щедрый урожай, и жаждала еще большего. Безмолвный крик Каси под корой сердце-древа; сияющее лицо Марека, убитого руками собственной матери… Ужас в глазах моей мамы, когда ее малютка-дочь притащила домой полный передник ежевики: ведь Чаща не щадила даже детей… Выпотрошенные остовы домов в Поросне, и утвердившееся над деревней сердце-древо, и отец Балло, вырванный из собственного тела зверем-убийцей. Тоненький голосок Мариши: «Мама» — над изрубленным трупом матери.

Я ненавидела королеву, мне хотелось ее сжечь — так же, как жгли бессчетных жертв порчи, когда она завладевала ими. Но жестокость словно бы добавляла к бесконечной веренице неправильных ответов еще один. Народ башни замуровал королеву в тюрьме — она уничтожила весь этот народ. Она создала Чащу, чтобы пожрать нас — теперь мы отдадим ее огнь-сердцу и отравим эту сияющую кристальную воду пеплом. Мне это казалось ужасно неправильным. Но другого выхода я не видела.

Я перешла заводь вброд вместе с Сарканом. Вода доходила нам лишь до колена. На дне попадались мелкие круглые камешки. Вблизи Лесная королева казалась еще более странной и словно бы не вполне живой: губы ее приоткрылись, а вот грудь не вздымалась и не опадала. Ее как будто изваяли из дерева. Кожу покрывал еле заметный волнистый узор, словно дерево раскололи по всей длине и отполировали: светлые и темные полосы плавно сменяли друг друга. Саркан открыл склянку и одним быстрым движением влил огнь-сердце прямо ей в губы, а остатки разбрызгал по телу.

Королева резко открыла глаза. Платье ее занялось, занялись корни сердце-древа, занялись волосы, вокруг нее взревел столп огня. Саркан отдернул меня назад. Королева закричала — хриплым, яростным криком. Изо рта у нее вырывались дым и пламя, тут и там под кожей взрывались яркие вспышки, словно оранжевые звезды. Она корчилась на кургане под сплетением корней, зеленая трава стремительно выгорала. Вокруг королевы и под нею вздымались черные клубы. Внутри ее я различала легкие, сердце, печень — словно тени в горящем доме. Длинные корни дерева иссыхали, хрустели, оттягивались назад. Королева вскочила с земли.