Чащоба

Не изгладится в памяти их первая встреча после долгих глухих и мрачных для них лет. Эрика безмолвно стояла посреди комнаты и медленно разводила руки, нет, не для того, чтобы обнять Лео, — при встрече с парнями своей деревни можно было и порадоваться, — она обхватила сыновей, притянула их резким движением к себе, словно искала у детей защиты, хотела подтвердить для себя и для Лео смысл своего существования. Ее неотрывный взгляд ясно говорил: я не наложила на себя руки, может, лишь потому, что тогда бы сыновья остались нерожденными. Лео делал вид, что не замечает испуга Эрики, с городской общительностью обращался к Вильмуту, живо рассказывал о впечатлениях своей недавней дороги, заводил разговоры о тарахтевшем за воротами тракторе, допытывался: когда они перебрались из Виллаку в этот дом, принадлежит ли он совхозу или они выкупили его. С Эрикой так за руку и не поздоровался — не мог же Лео оторвать ее пальцы от плеч сыновей! Краем глаза Лео видел худенькую девочку, которая топталась неподалеку на пороге, но не осмелился обратиться к ней, не хотел, чтобы Эрика заметила, что он проявил интерес к своей плоти.

Лео старался вести себя в доме Эрики и Вильмута так, будто их троих не связывало ничего, кроме дружеских отношений.

Ни на какую душевность этим летом Лео так и не был способен. Его как раз терзала подавленность, он только что ушел от Айли, хлопнув дверью, и готов был даже имя ее стереть из памяти. Спокойное течение жизни в очередной раз было прервано, он словно бы выпал из привычной среды и этой, с высокими потолками и всегда безукоризненно проветренной, квартиры, где он дышал несколько лет и чувствовал себя словно в клетке. Он торопливо удалялся как от дома, так и от своей благодетельницы-жены, с которой не состоял в законном браке. Он шагал длинными шагами, с чемоданом в одной и с проектом каменного корабля в другой руке, злой, как черт, что не догадался дать вовремя деру. Шагая по пыльной улице, он думал о далеком первом дне нового года и падавших снежных пушинках, будто об эпизоде из чужой жизни. Прежде чем свернуть за угол и сойти с ландшафта былой жизни, он вдруг рассмеялся: во дворе, на веревке, остались сушиться его носки и носовые платки.

Достигший средних лет мужчина разом остался без жены, без работы и жилья, и веселиться, собственно, не было никакой причины.

Но жизнь все же не столкнула его окончательно под откос. На следующий день он устроился в какую-то ремонтную организацию, ему предоставили комнату с плитой в старом доме, где от стен отставали обои, а из мышиных нор сыпалась труха, — временная крыша над головой имелась. На прежней работе ему задолжали два очередных отпуска — незаменимый работник вкалывал, не переводя духа, — и он решил использовать их, прежде чем возьмется за карьеру ремонтного рабочего.

Недели две он пил с какими-то случайными знакомыми, попадал на шумные именины и вечеринки. Собутыльников наплодилось великое множество, просто какое-то братство гуляк; они, как из рукава, сыпали всевозможными анекдотами: не было отбоя и от сладострастных женщин с пронзительными голосами, сулившими райское блаженство. Лео сумел вырваться из цепких женских рук, ухватился за очередных приятелей; опять его усаживали где-то за длинный стол, где он пялился в блюда со студнем, курил и осушал рюмки. Все было мерзко, тинистое болото клокотало, пьяный лепет был подобен помоям, в одно ухо вливалось, в другое выливалось; поносили времена, ругали немцев, русских, да и соплеменникам доставалось по заслугам. У каждого в груди было сердце, и оно истекало попеременно кровью и вином.

Однажды утром Лео проснулся с мыслью, что если он не отстанет от забулдыг, то погибнет от алкогольного отравления. Его мозг и сосуды не были столь закалены, как у его случайных собутыльников. Он должен остановиться хотя бы за миг до катастрофы.

Постепенно избавившись от головных болей, он попытался вспомнить, о чем болтал на этих кутежах. Мучился, выуживал из темной дыры памяти свой жалкий лепет. Одна победная, просто-таки ликующая мысль — в противовес постигшему его краху — стучала в голове: и все же меня не пустили в расход и в Сибирь не сослали! Ему хотелось надеяться, что на грязных пирушках он об этом не распространялся.

Не будь такого крупного провала, навряд ли он в ближайшие годы, и вообще кто знает когда, поехал бы к Вильмуту и Эрике.

В последний раз при встрече с ним, когда они прохаживались неподалеку от дома Айли и старый друг поведал историю о вновь зародившихся отношениях с Ютой Вильсон, Вильмут, как верный товарищ, между прочим сказал, что если тебе, Лео, придется попасть впросак с городскими бабами, смело валяй ко мне отдохнуть и развлечься. Оба от души посмеялись над такой возможностью, и Лео тоже, хотя и неискренне, его мучило, что Эрика опять оказалась преданной, на этот раз законным супругом, — в остальном же небо казалось безоблачным; Айли по-прежнему и шелковая и бархатная, коготочки пока еще спрятаны.