Чащоба

Смерть Эрики подействовала на Вильмута иначе. Но тогда он еще не так износился, как сейчас. Он слал Лео письма, написанные вкривь и вкось, строчки дышали негодованием и злостью. Казалось, он только тем и занимался, что искал виновных. Становился все более мнительным, перебирал живших по соседству людей, оживлял в памяти какие-то прошлые ссоры, прикидывал, кто мог таить зло на Эрику, кто желал отплатить ей. Почему-то прежде всего он взял под подозрение женщин. Настолько потерял самообладание, что еще раз неподобающим образом припомнил любовную историю Эрики с тем трактористом, который появился в совхозе неожиданно и неожиданно исчез. В одном из писем Вильмут уверял, что какая-то Линда или Лайне из их краев была без ума от этого тракториста-танцора, и, когда у нее увели из-под носа мужика, женщина эта стала кровным врагом Эрики. Эта Линда или Лайне — Лео забыл имя — после того как исчез тракторист, еще некоторое время рассказывала в округе, сколько раз Эрика бывала у него на квартире и как долго оставалась там.

Затем мысли Вильмута пошли пошире кругом. Он вспомнил судебный процесс, на котором Эрика выступала свидетельницей. Эрика честно назвала имена бандитов, теперь их родичи отплатили ей, сбили машиной — так думал Вильмут.

Лео прямо-таки вздрогнул, когда прочел эти строки, своими сомнениями Вильмут и его поверг в смятение. Он задумался о родственных связях эстонца, в большинстве они были слабыми: чтобы здесь, в северной стороне, спустя столько лет отплачивали кровной местью? С другой стороны — именно в сыром дереве дольше всего тлеет огонь.

В одном письме, под которым не было и подписи, явно пьяный вдрызг Вильмут сообщал невообразимыми каракулями, что все это — дело рук классовых врагов.

Лео понял, что друг его запил и ему надо помочь. И все равно в душе Лео письма Вильмута оставляли сомнения. Ведь и Эрика после судебного процесса сказала, что у мертвецов, против которых она свидетельствовала, оставались в живых родные.

Вообще Лео чувствовал себя всегда неуютно, когда вскрывал письма Вильмута. С удовольствием, не читая, он выбросил бы их, но не смел этого сделать. Вдруг в каком-нибудь из них содержалось важное предупреждение! Благодарение богу, их не было.

Вильмут, будто из-под земли, вырос возле машины.

— Куда теперь?

— Куда же еще, на Виллаку.

Машина, покачиваясь, поехала через ухабистую площадку, копошившиеся в пыли воробьи взлетели.

Вильмут вздохнул.

— Теперь Эвелина захомутает меня. Из года в год брюзжала, мол, тебе, Вильмут, совсем не дорог отцовский дом. Крыша прохудилась, колодезный сруб истлел, столбики овечьей загородки поломаны — и пойдет опять хуторская неволя. Уж сестру-то оттуда не выдворишь. Теперь у нее прав с лихвой, маленькие девчушки были бы в наемной квартире как в тюрьме. Эвелина хвастлива, без конца твердит, что ценит свободу, пусть и дети растут на приволье.

Неволя эта кажется ей свободой. Сама, как лошадь в упряжке, зимой возит на санках к дороге бидоны с молоком; она деньги уважает, все время у нее доятся две коровы, и телка подрастает. О поросятах и овцах не стоит говорить.

Эвелина задирает нос, еще бы, хозяйская дочь с богатого хутора, ей хочется жить на широкую ногу. Не знаю, когда только она собирается шиковать. Старый уже человек, а все знай берет разгон, придет день — и окажется на том свете голубкой небесной, и никуда-то не ездила и ничего не видела, одна только работа без конца.

Голос у Вильмута становился все бодрее, когда он ругал Эвелину, будто радость на душе прибывала оттого, что теперь им начнет повелевать женщина твердой руки.

— Видимо, она все-таки немного тронутая, — не без гордости сказал Вильмут. — Люди с сильным характером все с вывертом, — объяснил он.

Вильмут говорил об Эвелине так, будто рядом сидел совершенно посторонний человек. Но ведь Лео знал Эвелину с самых малых лет, знал, из какого теста этот человек. Лео помнил, как покойная Лилит попросту понуждала свою дочь в девичестве ходить на гулянки; Эвелина против воли надевала чистое платье и нехотя брела через Долину духов к тому хутору, откуда доносились звуки гармошки, чтобы простоять там весь вечер рядом с дверью и смотреть, как веселятся другие.

Чудно, думал Лео, слушая Вильмута. Хотя смерть близкого повергает в беспредельное горе, в то же время родники его привязанности к жизни бьют сильнее, чем раньше, — природа правильно распорядилась. При жизни у человека нет спасения от тяжких ударов судьбы, все равно он должен снова становиться на ноги. Хотя Вильмут и решил, что ничего уже ему от этой жизни ждать не приходится, в нем все же пробудился интерес к отцовскому дому, в который он после долгого отсутствия должен будет опять вживаться, там ему и устраивать свое будущее. Больше того, — казалось, что Вильмуту было даже любопытно вернуться назад на Виллаку.