Чащоба

Он стоял на непривычном месте, на чужом крыльце, над ним, прильнув к навесу, извивался дикий виноград, светло-зеленые молодые побеги которого щекотали давно уже голую макушку Вильмута. Вильмут радостно смеялся и переступал по цементной ступеньке, будто выбивал ногами дробь на барабане. Он провел гостя через веранду в комнату, на пороге Лео помедлил, чтобы проверить свое беглое впечатление, — да, в самом деле, множество комнатных цветов на продолговатом столе под окном словно ожидали чего-то. Цветы стояли почему-то вперемежку, чахлые и роскошные, высокие и низкие. Они явно были снесены сюда давно, со всего дома, то ли для пересадки или чтобы выбросить. Лео понял, что новая подруга жизни Вильмута уже не молода и что она отсутствует. Лео почувствовал себя неуютно, ему хотелось сказать семенившему по комнате в толстых носках другу: давай-ка зададим стрекача. Его охватывало ощущение, что оба они без спроса вторглись в чужой дом. В самоуверенном хозяйничании Вильмута чувствовалась неестественность. Он играл в этом доме роль хозяина. Прежде чем он нашел нужные столовые приборы, хлопнули дверцы нескольких шкафчиков. Еда тоже оказалась случайной. Вильмут извинился; жена в больнице, а сам он пользуется столовой. Собрав скудный ужин, Вильмут посчитал нужным посетовать на женщин, постоянно выдумывающих себе болезни и ложащихся в больницу именно тогда, когда следует сажать в печь пироги, чтобы принять редкого гостя.

Пропустив первые рюмки, они почувствовали себя уютнее.

Лео с аппетитом жевал холодную буженину и старался внушить себе: настали отпускные радости.

Очень хорошо, что между кухней и комнаткой не вышагивала супруга Вильмута, чьи пытливые взгляды он ощущал бы затылком. Наконец-то он мог чувствовать себя свободно: ни условностей, ни предубеждений, ни вынужденных приличий. Уж Вильмуту не придет в голову следить за его словами, чтобы выбрать подходящий случай поиронизировать. В городе интеллигентные подначки считались приправой к беседе, и Лео это основательно приелось.

Мимоходом, хоть и с известным превосходством, но все же сочувственно поведав о своей жене, Вильмут перевел разговор на засуху. Все сохнет? Вянет? Столько времени не было дождя! Лео не выказал своего удивления, увы, он и не заметил, что последний месяц был таким скупым на дождь.

Однако Вильмуту засуха причиняла просто боль. Казалось, его собственные жизненные соки иссякали и кожа высыхала подобно травинкам и листьям деревьев.

Вильмут без конца рассказывал о летней жаре, угнетавшей все и вся. На обочине гравийной дороги под клейким слоем пыли поникли кусты, этот груз можно было стряхнуть лишь силой. Земля все более ссыхалась, голой ногой и не ступишь по комьям, спекшаяся поверхность была такой же колкой, как обожженная глина. Высыхали колодцы, на огороде даже сорняки не росли. Наши люди привыкли к влаге, объяснял он Лео, как далекому гостю, когда ветер поднимает с поля тучу пыли, забивает рот и глаза, начинаешь исходить злостью. Мужики только возле магазина и торчат. Когда привозят водку, ящики мгновенно опустошаются. Тут же за домом, между пыльными лопухами, бутылка идет по кругу, но, несмотря на выпивку, задубевшие лица мужиков остаются мрачными. Чертыхаются, то и дело набиваются на ссору.

Вильмут рассказал, как два здешних мужика средь бела дня и на прямой дороге столкнулись тракторами лоб в лоб, как будто хотели протаранить один другого. Начальство в отчаянии, кто кроет на чем свет стоит, кто ходит к магазину упрашивать: мужики, бросайте бутылку, беритесь за работу. Когда загорелся склад травяной муки, у зоотехника случился инфаркт. Вильмут все удивлялся — и чего зоотехник принял так близко к сердцу. Это под директорским задом горячие угли разожгли. Дело начальства, сам бог велел им изворачиваться. Если бы они догадались набраться терпения, все пошло бы на лад. Пару хороших дождей — люди бы успокоились и дальше бы вкалывали.

Они все сидели и выпивали, даже у Лео после рассказа Вильмута пересохло в горле, перекаленный воздух вызывал кашель. И ему начало мерещиться то блаженное утро после долгожданного дождя. Чтобы можно было натянуть резиновые сапоги и надеть на голову кепку. И идти — куда? Просто топать по мокрой траве, пусть ведут ноги, главное, вволю надышаться пахучим воздухом.

Над столом кружила и жужжала назойливая муха.

Лео украдкой поглядывал на своего старого и уставшего друга и грустно думал: так, значит, это мы о засухе говорим.

Лео вдруг оживился, за окном послышался легкий шорох, будто по жести пробежался осторожный и робкий воробышек. Порыв ветра тут же распахнул створки окна, вскинул занавески, свежий ворвавшийся ветер привел в движение застоявшийся воздух, где-то за холмом загрохотал гром, и тут же зашуршал дождь, принялся оживленно плескать, и через несколько мгновений на землю уже просто низвергалась вода. Дом утопал в рокоте, все отступало перед шумно стекавшей водой, с небес разверзся гигантский водопад.