Для более глубокого изучения русского языка некоторых вьетнамцев расселили по комнатам, где проживали советские студенты: русские, украинцы, грузины, армяне, азербайджанцы, греки, дагестанцы… Для простоты общения дали ему русское имя и отчество: Иван Петрович. Этому Дык был рад: значит, признали за своего. Таким ни один из вьетнамцев похвастать не мог.
Прожили мы с ним в дружбе почти три года, ели и пили с одного стола. Потом наши пути разминулись. После четвёртого курса я уехал в длительную загранкомандировку, а он после окончания института вернулся во Вьетнам.
Ещё раньше, в знак дружбы пообещав помнить друг друга, обменялись координатами. Он дал адрес своих родителей, а я – своих.
С Ближнего Востока посылал я к праздникам открыточки своим однокашникам, в том числе и Петровичу. Некоторые отвечали тем же, а вот мой вьетнамский друг молчал.
Из открыток я узнал, что один мой сокурсник – Саня Матвиенко, так же как и я, прошёл все отборочные тесты, комиссии, собеседования и наставления и, получив необходимые ходатайства, был откомандирован в Африку по линии Министерства нефтяной промышленности.
Саня бы настоящим вундеркиндом: память – фотографическая, умел здорово петь и играть на нескольких музыкальных инструментах. А уж по женской части ему вообще равных не было.
За учёбу Саня получал повышенную стипендию, хотя над книжками и конспектами никогда не корпел. Мы все сидели и зубрили, а он заливался под баян:
И хоть не были мы с Саней большими друзьями, стали изредка переписываться. Только Петрович исчез. Как в воду канул.
Я уже перебрался с женой в Сибирь, стал на заводе работать, а с Саней связь не теряли. Он хорошо устроился где-то в нефтяном ЦНИИ, стал часто выезжать на всякие симпозиумы. То в Японию, то в Нидерланды, то ещё куда.
Однажды получаю от него коротенькое письмо, где он намекнул, что его отец (а я знал, что папаша его генерал КГБ) помог найти ему новую работу, что он к ней давно уже готовился и что пишет мне последнее письмо, надеясь, что я соображу, по какой причине.
Я действительно понял, что о Сане вряд ли когда ещё услышу. Отец тут был, несомненно, закопёрщиком, но, положа руку на сердце, Саня был достоин той новой работы. Мне понравилось, что он честно признался, почему выходит из контакта. Не потому, что просто вычеркнул моё имя из памяти.
И о Дыке, нашем Иване Петровиче, я думал, что он не пишет в силу вьетнамских законов. А было бы интересно узнать, где он сейчас.
И вот приходит мне очередное письмо от родителей, а в конверте – записочка, испещрённая знакомым мелким почерком. Это была рука Дыка! Он сообщает, что снова, после стольких лет, вернулся в Россию, учится в Высшей школе МИДа. Дал свой московский контактный телефон: «Будешь в столице – звони. Очень хочу встретиться».
В Москве бывать мне доводилось часто. Работа такая. При ближайшей оказии я позвонил по обозначенному в письме номеру. Его голос я сразу узнал. Он – тоже. Похоже, обрадовался. Договорились встретиться в «Украине».
Я заранее сходил в ресторан, заказал на вечер два места. В положенное время мы встретились у входа, обнялись. Петрович возмужал. Вид холёный, одет со вкусом.
Зашли в ресторан, где метрдотель усадил нас на забронированные места. Зал полон народу – яблоку упасть негде, а у нас – просторно. Заказали водочки, два рыбных ассорти, пару жюльенов, а на горячее – котлеты по-киевски и картофель фри.