Чашка кофе для героя

Я взял себя в руки и приплелся домой. Слежки не было, я несколько раз проверил. Я не был никому нужен. По крайней мере, не нужен врагам – уже хорошо. Надо везде находить свои маленькие плюсы, ведь черные мысли накинуть петлю на шею не появляются вдруг, они роют подкоп к тебе годами, десятилетиями. Я знал, что есть то, чего делать в этой жизни никак нельзя, если не хочешь быть обреченным на вечное мучение. Как глупо думать что после того как ты убьешь свое тело на этой планете, твои мучения окончатся. О нет, они только начнутся. И все что ты испытывал здесь, покажется тебе раем. Душа то твоя бессмертна, она и есть самый лакомый кусочек для темных, то, за что они бьются тысячелетиями. То, что отбиваем у них тысячелетиями мы. Не будьте идиотами, это не конец. Это только начало, взмах ресниц, наша жизнь – микроскопический момент в масштабах Вселенной, порожек, который нужно переступить, чтобы прийти к вечности. Вот только некоторые на нем застревают навсегда. Я закинул вещи в стиралку, постоял под душем. Мыться не хотелось. Почему то в душе всегда приходят самые философские мысли. Их бы думать, покуривая трубку, вечерами в кресле перед камином, не торопясь, вальяжно, закатывая глаза. Но нет. Они приходят в тот момент, когда я включаю воду погорячее. В итоге я застываю в раздумии и спохватываюсь уже тогда, когда кожа моя краснеет и сморщивается, и я вылезаю из ванны вареный как рак. Ничего с собой не могу поделать – этот фокус сознание проделывает со мной каждый раз, как я лезу под душ. Я набодяжил себе опять чашку кофе, завернулся в махровый халат, выполз на балкон. Остывающий лиловый вечер обнимал Сочи, где то невдалеке был слышен треск цикад. Моя голова раскалывалась. Я был никчемен. Потерян. Разбит. Но не сломлен. Наверное, во мне осталась сопротивляться последняя нервная клетка, вот уж она то планировала наверняка показать всем моим врагам, где раки зимуют. Остальная моя нервная система послала меня глубоко и надолго. Вот бы оттуда вернуться загоревшим и с магнитиками, но нет. И я, поколебавшись минут пять, пополз спать. «В конце-то концов»,– ворчал я про себя, впихивая легкое летнее одеяло в дурацкий пододеяльник с прорезью на боку, – «в конце концов, пусть спасает мир сегодня ночью кто-нибудь другой. Им что, некому доверить спасать мир? Хм, да народу до фига! А я что? Я маленький человек. Я люблю кофе. Ненавижу пододеяльники. Я ошпариваюсь каждый раз в душе. Разве я на что-то способен? И вообще, у меня перерыв. Шишки-шишки, я на передышке». Пододеяльник такого типа был придуман специально для садомазохистов. Нет, серьезно, у нас были самые лучшие технологи в советском союзе – они придумали для пододеяльника дырку ромбом! И спасли тысячи советских пар от развода! Если бы сейчас мне было с кем развестись, я бы после этого пододеяльника с прорезью в боку, обязательно бы это сделал! Моя последняя нервная клетка угрожала оторваться, когд, наконец, в неравном бою я его победил. Одеяло, измочаленное моей силой воли, наконец, было заправлено. Пододеяльник был разбит, но, чую, замышлял новые планы коварной мести. Я горестно вздохнул, провел рукой по вспотевшему лбу и завалился спать, жалеющий сам себя. Ощущающим себя в чугунной советской мясорубке, из которой выход только фаршем через дырочки. «Почему Ты оставил меня?», – бормотали мои губы. Я спал. Душа моя витала в иных мирах. Но тело свое, как все уважающие себя светлые, оставил бормочущим на минималках. Так очевиднее, что душа на месте, бормочущее сонное тело не вызывает вопросов у темных. Я не хотел палиться, как кошки. Вот уж палевные создания, с их сонным параличом люди стали догадываться, что кошки во сне проваливаются в порталы и шастают по другим измерениям. Надо быть аккуратнее, надо хотя бы оставлять тело храпящим. Ну, чтобы не вызвать ненужных расспросов. В советские годы многие использовали храп для прикрытия. Я бы мог учить начинающих подобным приемчикам, иногда я был очень дидактичен. Сам себя не похвалишь – никто не похвалит. Истина проста – всегда начинайте с себя. Кто-то где-то косячит и вы это видите? Скорее всего, такой же грех за вами, или сделан или планируется, вот и всё. Раскайтесь перед небесами и наваждение пройдет. Наваждение пройдет, тьма рассеется. Всегда сначала думайте, потом делайте. Следите за собой, будьте осторожны. «Будьте осторожны»,– на этом функция моего мозга на этой планете встала на паузу. Люблю себе понаговаривать что-нибудь, этакое пафосное, когда засыпаю. Лучше спится. Гордыня сворачивается от удовольствия клубочком. Эго улыбается сквозь лисью шерсть. Красота. Во сне я нашел себя сидящим на ветке дерева посреди огромной оранжевой пустыни. Мне не было ни холодно, ни жарко, на востоке сиял луч восходящего солнца. «Возможно, как только оно взойдет, я умру от жажды»,– мелькнула мысль и тут же пропала. Внизу прибежала пустынная лисица. Она задрала морду вверх, внимательно рассматривая меня. Черные – глаза бусинки блестели. Клянусь, она передавала информацию обо мне в online режиме. Возможно, сразу с видео и фото. К ней подбежала вторая лисица, они о чем-то быстро переговорили на своем зверином языке. Обсуждали видимо, когда я устану сидеть, засну и свалюсь вниз. Я вцепился в ветку посильнее. Обе подняли свои мордочки вверх, еще раз просканировав меня. Первая махнула хвостом и поспешила удалиться, что-то тявкнув на прощание. Вторая осталась меня караулить. Я сидел, не шевелясь. Я не мог себе ответить, что плохого могли сделать мне лисицы, которые едва доставали мне до колена. Укусить? Возможно, было бы больно, но не смертельно же. Страх, страх сидел в глубине меня. И тут я увидел их. Песочного цвета тени людей в капюшонах. Длинные бежевые балахоны покрывали все их тело сверху до низу. Я не видел их ног, такое ощущение, что они парили в воздухе. Они двигались мягко, непрерывно, направляя друг друга. Когда они подплыли ко мне чуть ближе, я увидел, что они начали разворачивать достаточно большой экран. Я не слышал ни единого звука, но, готов поклясться, они разговаривали. Они развернули экран передо мной и встали чуть поодаль, в виде почетного караула. Я клянусь, они специально так выстроились, это было не случайно, а так задумано. Один из них взмахнул рукой и экран включился. И тут я познал, что значит выражение «холодный пот». Холодный пот ручьями, потоками, реками тек по моей спине. Я чувствовал, как я седею в реальном времени. Пот струился по мне, хотя было не жарко. Руки, вцепившиеся в ветки, онемели. Я открыл рот в беззвучном крике, но ни одного звука не исторглось из меня, потому что душа, душа моя застыла от ужаса. На экране демонстрировались все мои грехи, начиная с рождения. Четко, без прикрас. Демонстрировались именно те моменты, когда я откровенно грешил. И как разрушающе действовало это на всю мою последующую жизнь и окружающих меня людей. Грех – последствие, грех- последствие, грех..грех..грех…Я задыхался, я задыхался, открывал беззвучно рот и при этом не мог вдохнуть. Дрожь пробирала все мое тело. Пот тек потоками по спине, я никогда так не потел, ни от болезни, ни во время соревнований, ни в самом страшном жару, никогда. Я был мокрый и одновременно дрожал от холода. Зубы мои стучали друг о друга. Ужас обнимал мой мозг. Это было несладко. Не зря не всем людям небо открывает список их грехов, опасаясь, что те от ужаса могут совершить самоубийство, окончательно ввергнув себя в ад. Я не мог предположить, что даже греховные мысли могут так влиять на мою жизнь и жизнь окружающих меня людей. Мне хотелось крикнуть, громко и отчаянно: «Это не считово! Я же только об этом подумал!» Традиционная ошибка всех людей, населяющих эту планету – думать, что этот грех уж точно им не засчитается. Всем засчитается, а им нет. Пронесет. Если бы все люди на планете Земля четко знали, что они на счетчике, наш мир в один момент избавился бы зла. Как бесстрастно ангелы тьмы собирают, записывают и копят наши грехи, как складывают один к одному, чтобы предъявить их, предъявить их все на страшном суде, как трепещет душа грешника, познав, что ничего, ни капли, ни песчинки греха не осталось неподсчитанной. Как просто и как сложно – жить и контролировать каждый свой шаг, зная, что на левом плече тоже сидят, контролируют, считают, записывают, взвешивают, не упускают. Все грехи с младенчества до последних дней промелькнули передо мной. Я беззвучно рыдал. Я рыдал так, что слезы мои скопились перед деревом и там образовалась маленькая лужа. Лисица, караулившая меня, провела по ней языком, и лужа сразу же, мгновенно высохла. Я почему то сразу же успокоился. Как будто она дала мне понять, что все это мне показали вовсе не для моих слез. Тени молча свернули экран и снова выстроились «во фрунт». Они чего-то ждали. Чего-то или кого-то. Лисица настороженно принюхалась к ветру с востока. Я напрягся и внутренне похолодел. Когда человек не знает, чего ждать, он, как правило, ждет худшего. Я сидел, полуголый, на ветке дерева посреди пустыни, только что узревший все свои грехи. Руки мои, вцепившиеся в ветку, одеревенели, я не знал, сколько мне придется просидеть в той же застывшей позе, я чувствовал голод и жажду, я был разбит всей моей никчемной жизнью, показанной мне на экране. Что хуже, чем это, могло произойти со мной? Чем еще моя судьба хотела попотчевать меня? Ей казалось, видимо, личным вызовом, что я все еще жив. Я жив и все еще могу сдвигать горы. Как бы темным не хотелось стереть меня с лица земли, я был все еще жив. Я был жив и я все еще функционировал, как светлый. Да, я был грешен. Но я не поменял свою суть. Отчаяние на мгновение ослабило мертвую хватку и чуть-чуть расслабило руки с моего горла и я тут же, неожиданно сам для себя, крикнул: «Я светлый!». И как мгновенно от молитвы сходит морок, я увидел как черное облако, растущее на западе, резко вспыхнуло и рассеялось, а я шлепнулся на горячий песок. Я летел, зажмурив глаза, и даже когда упал, я держал их закрытыми, и поэтому не сразу сообразил, что меня окружает неестественный шум, не присущий пустыне. Это был шум моря. Я широко раскрыл глаза. Я лежал на белом песке огромного пляжа, море с шумом накатывало на песок, я лежал в тени пальмы, усеянной кокосами, рядом в траве бил родник и я не преминул жадно напиться ледяной воды. Иийууухххуу! Слава Богу, я был спасен! Мироздание было благосклонно ко мне даже на краю погибели. Я лежал около родника в каких-то зарослях и не хотел шевелиться. Все было бессмысленно. Моя жизнь была никчемна и бессмысленна, я это только что понял. Как себя ни контролируй – а все равно грешишь. Хоть в мыслях, да черная дрянь- мысль проскочит, зараза, как себя ни береги. Я закрыл глаза. Я не мог увидеть Её, но я почувствовал. Как легкий цветочный запах, легкий освежающий бриз, дыхание ветра были ее шаги. Её нельзя было увидеть или услышать, но можно было почувствовать. Мое тело немедленно откликнулось, еще до того как я разлепил глаза. Повинуясь теплой волне я откинул назад голову и увидел Её. Она набирала воду в кувшин из источника и еще не видела меня. Она смотрела на море. По ветру развевалось ее дымно- розоватое легкое платье и бирюзовая тончайшая накидка. Она рассеянно придерживала подол, другой рукой держа кувшин, но все еще вглядываясь в море, как будто ждала кого-то. Я застыл в неудобной позе, вывернув шею, и в какой-то момент громко сглотнул. Она вздрогнула, наши взгляды встретились и в то же мгновение, Она вскрикнула, накинув шарф на лицо и мгновенно побежала, расплескивая воду. Я чуть замешкался, вставая, и тоже побежал за Ней. Я бежал изо всех сил и никак не мог догнать ее, Её спина все удалялась и удалялась от меня, пока я не споткнулся о какую то корягу и не полетел о земь.