Часовщик

‑ А это что? Ибрагимыч, после переезда ко мне, и убедившись, что мои задумки, как правило, работают, хоть и не всегда с первого раза, попал в цепкие лапки демона технического прогресса. Опять же, долевое участие в прибылях способствует у технаря интересу ко всяким изыскам.

‑ А это, дед Дмитрий, конные мехи. Если получится... Нет, не хочу загадывать. Кстати, Вася, нужен мне котел из кричного железа, пяди три‑четыре в ширину, да восемь в высоту. Стенку в две... нет, пять ногат сделай. Будет толще ‑ неплохо. И, на пол‑пяди выше середины, пояс широкий. Не бойся, я образец вырезал. Дно пока не делай, только стенки внутрь на полпяди завали. Даже, знаешь, лучше всю стенку в палец толщиной сделать. И медь у нас осталась еще? Вот трубку, длиной в твой размах рук сделай. Дыра, чтобы мой палец мизинный проходил. А теперь, покажите‑ка мне склад, поглядим, что у нас есть.

Глава 13

Савва.

Зима. Нормальные люди отсыпаются и отъедаются после трудов и службы. У нас ‑ горячее время. Барин приехал, понимаешь, привез новые задумки ‑ как с одного холопа побольше выручки снимать. Кроме церковных, один и был праздник ‑ когда меня женили. Расстарался боярин, словно своего сына женил ‑ так Фроськиного батю уговаривал. Фроська сама‑то уже на всё согласна ‑ похоже, непраздна. А вот батюшка ейный ‑ камень твердый, вознамерился содрать немалый калым, за порченую невесту. Да и жених, хоть и в достатке, а холоп полный, даже и побежать нельзя ‑ розыскной лист, как Олег Тимофеич говорит, у тульского воеводы впрок готовый лежит. Как барин этого Хрена Батьковича уговаривал, сам видал. Барин ему ‑ через раз, мол, в поле брать буду. Жадюга в ответ ‑ порченую дуру в монастырь отошлю, дитё сам выращу, не отдам бляжьей девке мальца портить. Полдня ругались да рядились, сошлись на железном плуге и двух топорах каждому ‑ нам в семью и этому... опричь всех благочестивому. Неужто еще и земли боярин нарежет? Руки, как свою пашню вспомню, аж сами сжимаются ‑ мнится им, рукояти плуга в ладонях.

А поутру вызвал меня Олег Тимофеич, да спросил:

‑ Хошь, дурень, чтоб истинно вольным заделаться? Не как сейчас, холопом с жалованьем, а чтобы и уйти смог?

‑ Да видано ли такое, боярин?

‑ Видано ‑ невиданно, а грамоты розыскные я при тебе у воеводы возьму, да порву. Только нужен мне такой человек, Савва, чтобы и руками работать не боялся, и черту при встрече, без разговоров рыло чистить стал. Чтобы, коли слово сказал ‑ считай, что сделал. Что сейчас могу ‑ учить стану, чему научусь ‑ таить не буду. Но коли продаст такой человек ‑ ему чучело зимы, что на Масленицу жгут, не позавидует. В самый миг огненный, и то ему легче будет.

‑ Так, барин, чернокнижием не грешу, а остальное ‑ пыль под копытами.

‑ Хорошо сказал. Только вот есть, кроме сабельной рубки, иное. С татарами ты себя показал, а вот с дьявольскими наваждениями... Там порой не жизнью ‑ душой рискуешь. Не справишься ‑ так измараешься, что и вовек не отмыться, гореть тебе в пламени адовом.

Страшно. Действительно страшно ‑ не тело, душа по краю пойдет. Подумал я, да и решил ‑ воля, да дело господне, да честь великая ‑ не со всяким холопом такой разговор затевают. Пойду за боярином, в послесмертный даже час пойду. Так и сказал.

И начал Олег Тимофеич меня учить. Не зельям да молитвам ‑ разум в узде держать, да силу его на благо использовать. Поначалу непонятно было, где ж опасность для души бессмертной? Потом понял ‑ узнай кто, чему барин учит ‑ хорошо, если костром отделаешься. Могут и семью спалить, да и проклинать будут долго, вместе со всеми потомками.

А, где наша не пропадала! Шлялись по Литве то католики, что их веру принять уговаривали, то русской церкви проповедники, обратно в лоно православия зазывая, а то и вовсе лютеране. А еще ‑ песни в честь старых богов многие помнят. И поют, порой. Всякое видали, у немцев, говорят, вообще, чья власть ‑ того и вера.

Ан учит боярин странно. Не требы возносить, не гимны петь ‑ всегда и везде разум и норов в узде держать. Да каждое деяние осмысливать ‑ так, чтобы еще и обсказать потом можно было, что да почему, да как сделал. А попробуй объясни, как тень от падающего бревна увидел, как и что услышал, как мысль переложил, с места где она родилась, в место, где класть мысли, кои немедленно исполнять надо. И как определил, что нельзя медлить, не переложил в сундук для дальнейшего обдумывания. А надо ведь еще и отскочить успеть.

Поначалу‑то не особо страшно было, а вот к Рождеству ‑ начали во сне рожи мерещиться, глядеть так, словно сожрут вот‑вот, да обещать разное. Подсказал боярин, мол, глубоко ныряешь, ты тело свое до жилки почувствуй сначала, как она бьётся‑трепещет. Потом вокруг всё почуй, что да как. А на рожи, мол, наплюй. Как привидятся, ярость вызови, да наплюй брезгливо. Получилось, хоть и не сразу.