Часовщики. Вдохновляющая история о том, как редкая профессия и оптимизм помогли трем братьям выжить в концлагере

Ни у отца, ни у Малки родных в Кожнице не было, но нашу семью уважали в кругу кожницкого ребе Мейлеха. Отец был его хорошим другом. Иногда, когда они встречались, папа брал меня с собой, и я играл с маленьким сыном ребе. Мне было около двенадцати, а малышу три или четыре года.

Моего отца уважали и во всем еврейском сообществе Кожница. Его избрали членом геминдера (еврейского совета).

В каждом городе еврейское население выбирало совет, отвечавший за работу общинных институтов. Богатые люди жертвовали деньги геминдеру, который помогал бедным, содержал в порядке синагоги, школы, еврейское кладбище, хевру кадишу (похоронную службу[21]) и микве (бассейн для ритуальных омовений). Геминдер также следил, чтобы в городе был шойхет, который резал домашних животных кошерным способом, а также нанимал специального раввина: он давал авторитетные ответы на возникающие в повседневной жизни вопросы по еврейскому закону. Например, если кто-то зарезал курицу и обнаружил внутри нее вздутие, ее несли к раввину, чтобы тот определил, кошерна ли птица. Такие бытовые проблемы были очень важными, однако подобный раввин не был духовным лидером, в отличие от хасидских ребе. Это было нечто совсем иное.

Кожницкие ребе были цадиким (праведниками). Но и у них случались конфликты, причем нередко[22].

Шаббос был очень важен для нас и строго соблюдался всем сообществом. Вечером в пятницу, за полтора часа до захода солнца, шамес (прислужник в синагоге) ходил от двери к двери и стучал трижды в каждую из них деревянным молотком. Это была старая традиция, восходящая к тем давним временам, когда у евреев не было часов. Все торговцы-иудеи закрывали свои лавки, спешили домой, мылись, шли совершить омовение в микву и одевались для шул, куда отправлялись встретить шаббос. В пятницу вечером в синагогу ходили только мужчины. Наша семья посещала штибл (маленькую синагогу) кожницких хасидов. У каждого ответвления хасидизма были свои штиблы.

После обеда вся наша семья пела змиройс (религиозные песнопения). Это было прекрасно. Мы жили в доме 35 по улице Радомской, прямо на Мистразе, пешеходной улице, по которой горожане прогуливались по вечерам. Они останавливались и слушали наше пение, особенно летом, когда окна были открыты. Благодаря этому отец был хорошо известен в городе.

Кожницкий ребе каждую пятницу, после того как все заканчивали ужин у себя дома, накрывал тиш для хасидов. Отец нередко брал меня с собой: мы сидели и слушали, как ребе толковал Тору и разъяснял хасидское учение.

Моя приемная мать хорошо готовила. Когда она была в городе, то ставила чолент (тушеная фасоль с перловкой) и кугел (сладкая запеканка из лапши) в печь в пекарне Хамейры Зальцберга, чтобы они оставались теплыми до утра: еврейским законом запрещено в шаббос готовить на огне. В детстве в субботу утром после синагоги я забегал к Зальцбергам и приносил домой горшок с едой на обед[23]