Часовые поста № 1: Из истории почетного караула у Мавзолея Ленина

Радио Москвы торжественно сообщило об очередной победе - о взятии Мозыря, главного центра сильно укрепленного оборонительного района.

Радостная весть прозвучала из репродукторов над Красной площадью, над гранитным Мавзолеем Ленина, над всей страной. А вечером столица салютовала гвардейцам 20 артиллерийскими залпами. Дивизия генерала Коблова была удостоена почетного наименования - Мозырская.

Ее полки двигались вновь на запад. И далеко разносилась по окрестностям песня 14-й гвардейской кавалерийской Мозырской дивизии:

Бомба нас сторонится,

Мина не берет,

Это наша конница

Гвардейская идет.

Стоит немцу дорого

Каждый взмах клинков.

Нас ведет на ворога

Генерал Коблов.

Эту песню написали гостившие в дивизии поэт Лев Ошанин и композитор Анатолий Новиков. Не думал самарский бедняк Петр Коблов, что о его сыне будут слагать песни! Посыльный в купеческой лавке, упаковщик в чайной, кочегар, солдат царской армии - так начинал свой путь генерал.

…Прилетая изредка в Москву, генерал Григорий Коблов всегда приходил к Мавзолею Ленина. В памяти бывшего курсанта вставали встречи с Ильичей, самым человечным человеком. Он вспоминал тот день, когда вместе с Яношем Мейсарошем и Арсентием Кашкиным дал клятву над саркофагом. Эту клятву он не забывал ни в советских полках, где служил в 20-е годы, ни за границей, где выполнял специальное задание правительства, ни в Академии Генерального штаба, где его застала гитлеровская агрессия. Он помнил ее в Подмосковье и Сталинграде, Харькове и Варшаве - всюду, где пролегал его боевой путь. Генерал был шесть раз ранен и один раз тяжело контужен, но снова возвращался в строй. Москва 15 раз салютовала его лихим кавалеристам… Ветеран, прошедший четыре войны, сохранявший хладнокровие под ураганным огнем, около Мавзолея не всегда мог сдержать слезы.

Побывав у Мавзолея, он улетал обратно на фронт, чувствуя особое вдохновение, чувствуя, что стал тверже и сильнее.

Бывая в Москве, он всегда набирал номер телефона, который помнил с довоенных времен.

- Есть ли вести от Яноша? - с тревогой спрашивал женщину, снимавшую трубку.

- По-прежнему никаких, - слышал знакомый, но непривычно грустный голос.

Он хотел ободрить жену друга, говорил, что на фронте всякое бывает: например, человек не пишет - некогда или нельзя, а потом - находится.

На рассвете 25 апреля 1945 года передовые части 14-й гвардейской кавалерийской дивизии вышли на восточный берег Эльбы. Разгромив отчаянно сопротивлявшихся фашистов, мозырцы завершили на своем направлении оперативное окружение берлинской группировки врага.

Гвардейцы Григория Коблова поили донских коней в Эльбе.

РАЗВОДЯЩИЙ ЯНОШ МЕЙСАРОШ

К фашистским окопам полз человек, ин дождался, когда стемнело, осторожно выбрался на бруствер и пополз на запад. Наши пехотинцы открыли по беглецу огонь. С той стороны ответили. Человек замер. А когда все утихло, тронулся дальше… Он полз под свист пуль, пряча голову в плечи и лишь изредка вглядываясь вперед, туда, где должны были быть окопы венгерского экспедиционного корпуса.

Хортистский офицер разглядел в бинокль шпалы в петлицах русского. Увидел, как тот остановился, как, не приподнимаясь, вынул из ушанки белый платок и, держа его в руке перед собой, снова пополз. Парламентеры не передвигаются по-пластунски. Офицер приказал не стрелять. Перебежчик перевалил через бруствер и съехал в окоп. Тяжело дыша, сказал: «Я венгр… Бежал от русских…»

В штабе он рассказал:

- Меня зовут Янош Мейсарош. В первую мировую войну попал в русский плен. Остался в Советской России. Лишь потом понял свою ошибку, да было поздно: вырваться оттуда было почти невозможно. У меня в Венгрии мать, сестра… Я мадьяр, и моя родина там, а не здесь. Я разочаровался в большевизме. Давно хотел бежать, но не было подходящего случая… Он помолчал и продолжал:

- В молодости я натворил много ошибок, но теперь надеюсь, что смогу послужить родине. Я 25 лет прожил в России. Окончил кремлевскую школу командиров, один из факультетов ветеринарного института. В совершенстве знаю русский язык…

- Большевистский шпион, ты не можешь называться венгром! - сказал ему хортистский генерал.

Допрос следовал за допросом. Офицеры контрразведки требовали, чтобы «большевистский агент» сказал, кто его послал и с каким заданием. Они угощали его венгерским коньяком и сигаретами. Они говорили, что мадьяры - одна семья, что он, бедный парень, натерпелся у большевиков и теперь должен чистосердечно рассказать, с каким заданием его послали, и тогда родина простит его. Мейсарош не отказывался от угощений, но в ответ повторял то же, что сказал в первый день. Офицеры начинали стучать кулаками по столу, грозили трибуналом, но он, похудевший и осунувшийся, говорил, что только теперь осознал всю глубину своей вины и готов принять любую кару.