Часовые свободы. Беглец

Принадлежащий федеральной службе береговой охраны катер «Меркурий» был судном в сто шестьдесят пять футов длиной. Служили на нем пять офицеров и команда из пятидесяти человек. Его единственным вооружением была трехдюймовая пушка со снарядами 50-го калибра, установленная на носу. В оружейном складе, находящемся за переборкой в офицерской каюте, насчитывалось десять карабинов, десять «М-1» и восемь автоматических кольтов 45-го калибра. Кроме того, он был оснащен пушкой для сигнальных ракет. Это было небольшое и не очень быстроходное суденышко: самая большая скорость, на которую он был способен, не превышала тридцати узлов. Порою, когда он плыл под развернутым на корме парусом, то напоминал старинную канонерскую лодку на Чайниз-Ривер времен Боксерского восстания.

Стоя на капитанском мостике «Меркурия», его командир лейтенант Натаниэль Кейтс мог видеть лежащий в доке Ки-Уэст «Андроскоджин» WPG-68. На какой-то момент ему захотелось, чтобы в течение этой недели на патруль выходило это более крупное судно, чем его собственное. Это тоскливое пожелание вовсе не имело отношения к предупреждениям о приближающемся урагане, которые все еще поступали от метеобюро в Майами, попадая сначала в координационный центр спасения береговой охраны в Саутвесте, а уже оттуда — в радиорубки каждого судна береговой охраны этого региона, заполняя наушники радистов своей трескотней, напоминающей болтовню словоохотливой кумушки. Вовсе не эти прогнозы беспокоили Кейтса, повидавшего на своем веку немало природных катаклизмов, а уж этот и вовсе не казался ему похожим на настоящий ураган. Что бы там ни говорили в метеобюро, сколько ни разорялись, но факт оставался фактом — пресловутый смерч за все это время не сдвинулся ни на йоту со своего положения, которое он занимал в центре Кубы; а то, что там, в Майами, хлещет дождь и бушует ветер, так это просто обычный добрый норд-ост.

Причина, по которой он хотел бы поменяться очередью с «Андроскоджин», заключалась в том, что у него разболелся зуб, а на борту «Меркурия» дантиста не было. Его собственным дантистом был Фельдман, который в 1949 году приехал в Майами провести отпуск и остался там навсегда, открыв свой кабинет на Коллинз-авеню в Майами-Бич. Кейтс любил слушать рассказы Фельдмана о Нью-Йорке. Не потому, что сам Кейтс был родом из Нью-Йорка. Он родился в маленьком городке Танта-маунт, штат Айова, и прожил там до 1936 года, когда поступил в службу береговой охраны.

Он решил поступить в эту службу, потому что в том году Соединенные Штаты Америки только начали приходить в себя после небывалого сокрушительного кризиса, а заработок начинающего моряка составлял двадцать один доллар в месяц плюс сытная еда трижды в день и постель. Ему было все равно, куда его направят, лишь бы подальше от Тантамаунта. Фактически выбор предстоял между учебными лагерями в Кейп-Мэй, штат Нью-Джерси, или в Аламеде, штат Калифорния. Руководство, изменив старому военному принципу, решило посылать новобранцев как можно дальше от дома, поэтому Кейтс и оказался в Кейп-Мэй. Он проучился там десять недель, а потом его направили матросом второго класса на судно в триста двадцать семь футов длиной, приписанное к Бостону, штат Массачусетс.

Бостон ему понравился. Он полюбил сам город и его окрестности — дело было осенью, и буйные краски ярко расцвечивали ландшафт, а в воздухе ощущалась пьянящая горьковатость. Ему нравилось немного носовое произношение горожан, но главным образом сознание, что наконец он вырвался из захолустья, где родился и вырос и где единственной достопримечательностью был водопад Крэкербаррел, и что только теперь он оказался причастным к тому бурному вихрю событий и людей, которые, собственно, и сделали Америку Америкой, самой великой страной в мире.

Ему было всего семнадцать лет, когда в свое первое увольнение он сразу поехал в этот величайший город мира и тут же влюбился в девушку, которая работала в клубе на Шестьдесят третьей улице. Сначала его поразили своей красотой ее стройные длинные ноги профессиональной танцовщицы, обтянутые черными чулками в сеточку, а затем, когда в тот же вечер он оказался в ее крошечной комнате на Сорок восьмой улице, что на западной стороне, и они всю ночь провели в постели, безумствуя от страсти, он был полностью охвачен восторженной любовью.

Ее звали Селеста Райан, и ей было двадцать лет. Она рассказала Кейтсу, что родилась в Бронксе, но последние два года самостоятельно живет в Манхэттене. Кроме того, она призналась ему, что еще невинна, и он поверил ей. Так ли это было на самом деле, не имело значения, потому что сам Кейтс уж точно был совершенно невинным, и его невинности с избытком хватало на двоих.

Она любила его.