Часовые Вселенной

— Нужно запретить всей этой рухляди выползать на воэдуш-ку,— ворчливо заметил Воль. Взгляд его был устремлен вперед. Сияющий контур преследуемой цели бешено мчался по плавной кривой, подводящей к главной развязке.— Мы отыграли сотню ярдов, но он жмет на пределе, к тому же у него спортивная модель. Можно подумать, что за ним кто-то гонится.

— Мы, например,— сухо вставил Грэхем. Не спуская глаз с зеркала заднего обзора, он прикидывал в уме вероятность того, что Дейкина преследует кто-то еще, кроме них. От кого же все-таки пытается спастись Дейкин? В кого стрелял Уэбб, так бесстрашно встретивший смерть? Что погубило Бьернсена и отчего Лютер испустил дух, бормоча что-то несусветное?

Он прервал свои бесплодные размышления и отметил, что позади никакой погони нет. Потом, увидев над прозрачной крышей кабины какую-то темную тень, поднял глаза. Над ними, вращая винтами, завис полицейский вертолет. Всего ярд отделял его колеса от верха мчащегося гиромобиля.

Несколько секунд обе машины шли вровень. Воль начальственным жестом указал на полицейский знак на капоте, потом выразительно махнул в сторону бешено несущейся впереди машины.

Пилот показал, что все понял; вертолет взмыл вверх и прибавил скорость. Перевалив через высокие крыши, машина с ревом устремилась вперед, отчаянно пытаясь срезать поворот воз-душки и перехватить Дейкина у развязки.

Даже не сбросив газ, Воль взял поворот на скорости сто двадцать. Шины жалобно взвизгнули, преодолевая боковое сопротивление. Грэхем тяжело навалился на дверцу, на него всем своим весом обрушился Воль. Центробежная сила не давала им пошевелиться, а гироскоп из последних сил пытался удержать машину в вертикальном положении. Все же шины не выдержали и гиромобиль выписал головокружительную двойную восьмерку. Он подпрыгнул, как краб, всего на волосок разминувшись с еле тащившейся развалюхой, прорвался между двумя гиромобилями, оторвал крыло у подпрыгивающего авто и врезался в ограждение.

Воль, как рыба, хватал воздух ртом, пытаясь вдохнуть. Он кивком указал на рампу, где воздушка нависала над другим шоссе, пересекаясь с ним под прямым углом.

— Боже правый! — выдохнул он.— Вы только взгляните!

С их точки казалось, что впереди, ярдах в четырехстах от них, вершина рампы врезается прямо в крошечные оконца дальних зданий. Машина Дейкина находилась как раз в центре возвышения, над ней беспомощно висел полицейский вертолет. Но мчащийся гиромобиль, миновав подъем, не скрылся из глаз, как можно было ожидать при обычных обстоятельствах. Казалось, он медленно парит в воздухе — между его колесами и вершиной рампы виднелся ряд оконных проемов. На какое-то томительное мгновение он застыл в таком подвешенном положении чуть пониже вертолета, как будто бросив вызов закону всемирного тяготения. Потом с такой же сверхъестественной медлительностью исчез из виду.

— Спятил! — выдохнул Грэхем, отирая испарину со лба.— Окончательно и бесповоротно!

Он до отказа опустил боковое стекло. Оба напряженно и тревожно прислушивались. Из-за рампы донесся пронзительный скрежет раздираемого металла. Мгновение тишины — потом приглушенный удар.

Не сказав ни слова, они выбрались из покореженного гиромобиля и помчались по шоссе, одолевая длинный пологий подъем. В ограждении зияла тридцатифуговая брешь. Вокруг скопилась дюжина машин, в основном современные гиромобили. Бледные водители, уцепившись за погнутые стойки, пытались разглядеть что-нибудь внизу, на дне пропасти.

Протиснувшись вперед, Грэхем с Волем тоже перевесились через перила.

Там, далеко внизу, на противоположной стороне улицы, проходившей за нижним, поперечным шоссе, виднелась бесформенная груда металла — трагический финал погони. По фасаду здания, десятью этажами ниже того места, где они стояли, проходили глубокие борозды, оставленные рухнувшей машиной. Колея дороги, ведущей в мир иной...

Один из глазеющих водителей тараторил, не обращаясь ни к кому в отдельности:

— Кошмар, какой кошмар! Он, должно быть, рехнулся. Вылетел, как ядро из пушки, вдребезги разнес ограждение и врезался прямо вон в тот дом. Я слышал, как он туда впилился.— Он облизнул губы,— Что твой жук в консервной банке! Ну и загремел! Кошмар, да и только!

Говоривший выразил словами то, что ощущали все остальные. Грэхем чувствовал их волнение и страх. Их возбуждение, садистскую жажду впечатлений и эмоциональный подъем, сплачивающий толпу, которая, как всегда в подобных случаях, уже начала собираться внизу, на дне трехсотфутовой пропасти.

«А ведь массовая истерия — заразная штука,— думал Грэхем, ощущая, как она вздымается, словно незримый дымок какого-то дьявольского курения,— Так можно и поддаться. Обычно трезвый человек может в толпе ненароком опьянеть. Опьянеть от коллективных эмоций. Эмоции — невидимая отрава!»