Часть 7 : ...да не будет разорвано Богом.

Ты думаешь, будь Деленн еще жива — я бы не сделал все, что мог, чтобы попытаться ее спасти? Думаешь я смог бы вынести мысль о том, что она страдает там?

— Позже... много позже... ты узнал об этом. Ты обвинял меня. Ты сказал, что... что я убила твоего сына.

Я не хотел. Боже... Знаю, это не ее вина но... разве не могла она что—нибудь сделать? Хоть что—то? Боже... я не хотел ее винить... но где—то, где—то на грани рассудка...

Я это сделал.

Помоги мне господь... кто же я такой?

— Еще ты сказал, что ты собирался просить меня выйти за тебя замуж.

Пожалуй... это и к лучшему.

— А потом ты умер.

— Впоследствии Синовал рассказал мне еще кое—что. Он сказал, что ты долгое время был под влиянием ворлонцев, и что он снял с тебя их влияние. Тот, с кем я говорила в последний раз, в том саду...

Это был ты. Никто иной. Ничто иное. Никаких оправданий. Ничего.

Лишь ты.

Она замолчала.

После всего что было... Я не могу поверить.

— Ты хотел узнать. — проговорила она. — Ты должен знать. Я... не хочу лгать, и ничего не хочу скрывать.

Думаю, скука это то, к чему я мог бы привыкнуть. А если деваться будет некуда — все можно будет изменить. Но не думаю, что нам уже следует готовиться к почетной отставке.

— Я... — он прервался. — То, что ты сказала... я не имел права...

— Имел. — сказала она, перебив его. Она говорила не властным тоном, но все же в ее тихом голосе чувствовалась огромная сила. — Ты имел право на каждое слово, и ты был прав. Я убила нашего сына. Это была жертва, которую я принесла бы, знай я об этом. Потом, после того что со мной сделали — — я больше не могу иметь детей. Ты был прав, злясь на меня.

Нет. В конце концов, нам придется восстанавливать все, что было разрушено.

Он просто смотрел на нее, оглушенный и не в силах подобрать слова.

И, на этот раз сделать, все лучше.

Она встала и медленно побрела прочь от него, ее длинная юбка вилась вокруг лодыжек, именно так, как отчетливо помнилось ему.

Я бы хотел провести это время с тобой. Я бы хотел провести с тобой столько времени, сколько смогу.

— Деленн! — позвал он. Она остановилась но не оборачивалась.

Джон... ничто не могло обрадовать меня больше.

— Думаешь, я вернулся бы ради кого—то другого?

Тогда она обернулась, и он увидел непролитые слезы в ее глазах.

На ее лице появилась несмелая улыбка.

И она шагнула к нему.

* * *

Синовал спокойно сложил руки на груди и огляделся. Его флот неспешно собирался, подтягиваясь из самых дальних уголков галактики. Наступало время финала. Он ждал достаточно.

Теперь он не спал, и потому не видел снов, но его бодрствование было наполнено видениями, что могли бы быть снами. Черный город и черное сердце над ним. Планета, превращенная в гигантское кладбище, умерщвленная вселенная, искаженное отражение самого Собора.

И Чужаки, существа что поклонялись смерти, и приносили только лишь разрушение там, где они проходили.

Всю его жизнь он ненавидел ворлонцев, питал отвращение к их манипуляциям и их холодному бесчувственному Порядку. Теперь, когда дело всей его жизни приближалось к кульминации, оказалось что его внимание требуется в ином месте. Биться с ворлонцами выпадет другим. Он должен сражаться в иной битве.

В этом была своя ирония, с оттенком горечи, пожалуй, но такова жизнь.

Кроме того, он почти что с нетерпением ждал этого.

— Вы готовы? — спросил он, не обращаясь к кому—то конкретно.

"Мы будем там." — сказал в его разуме голос одного из Изначальных. Они установили этот контакт чтобы говорить с ним. Собор, Исток и сам Синовал никогда не пользовались популярностью среди оставшихся Изначальных. Для молодых рас Первая Война была чем—то из далекого прошлого, похороненным в памяти расы, среди безотчетных страхов. Расы Изначальных это пережили, и многие из их рода были убиты и неохотно возрождены первыми Охотниками за Душами.

И все же они поняли. Ворлонцы убили Лориэна, Старейшего, и этому не было прощения.

Он отвернулся, рассматривая то, что он хотел увидеть. Сьюзен, отдыхающая, вернувшаяся с ее призрачной встречи с любимым. Он не хотел задумываться о ней, не сейчас. Она была вместе с ним столько лет — его совесть, его молодость. Он слишком часто отталкивал ее, всегда делая то, что он должен был сделать.