Часть ландшафта

Аборигены приближаются к лодке,
возвращенной морем на прилавок песка.
В лодке, укрытый ценником, спит европеец.
Почему возвращаете? Море: нашло дешевле.

Совещание совета директоров.

Третий случай за год, ебитда хромает.
СЕО садится в соломенный самолет
и летит на переговоры.

Возвращается: неконтактны. Затянемте пояса.

Вспомним, чему нас учила орал традишн.
Под пляжем асфальт. Базальт. Напластования скал.
Будем помнить об этом.

Появляется волк

«Каталожник я и книжник…»

каталожник я и книжник
ты художник передвижник
спросишь чем стекло покрылось что в окне туманит сад плача
от потери силы я отвечу конденсат!

то в ушах моих концлагерь

марширующих с бумаги
слов которые не имя тут себя я оборву я уже
любуюсь ими улыбаюсь и живу

«Я тебе не винт и не соринка…»

Я тебе не винт и не соринка
кровь моя не смазка и не ржа
место мне не жакт и не сорренто
и не острие ножа.

Что ты знаешь обо мне помимо

синих денег у меня в мошне
все ли это что необходимо
для решений обо мне?

Стыдно повторять такое – или

не прошел за этим век
или мы и книг не выносили
из родительских библиотек?

«Бухгалтер берлага дожил до гулага…»

Бухгалтер берлага дожил до гулага и стал смерточеем в окне.
В такт новому гимну ведь я не погибну кричал полыхаев в огне.

Рассвет над поляной багрян и неистов

вливается золото в горла горнистов

и с кровью исходит вовне.

Я делаю шаг, и от этого шага

еще один шаг и ворота маглага,
прабабка с подругой сидят там и ждут,
что в баню сведут и картошки дадут.

Черна кожура, и глазок аметистов.

«Йон серебра в воде…»

Йон серебра в воде.
Сал блестит в бороде.
Рош колосится в поле.
Бер ворчит над колодой
с медом; вольному воля,
Ленин такой молодой.

Но, как тот самолет,

что ревнивца несет
к лестничным маршам неверной,
взгляды хотят перемены:
больше не будут безмерны,
станут применены.

Взгляд влетает в окно:

Тело за ним давно
в созидательных вихрях
доведено до бессилья
и трудовой свой выкрик
отдало стенам жилья.

Человек в темноте.

Огоньки на плите.
Ленины на рояле.
В чем лампадные свечи
красное растворяли, —
стало устьем печи.

«В точке мрака, полынного аммиака…»

в точке мрака, полынного аммиака
молодые тени в шинелях, подтянутые
дальним фонарным светом,
турником, школьным атлетом
педофилом и ксенофобом, человеком и пароходом,
настроенные