Часть третья (СИ)

Ася хорошо плавала, а Генрих хорошо нырял. Он подплывал снизу и как бы невзначай касался груди, иногда ног. Ася визжала, стучала кулачком в рыжую грудь, и все это кончилось тем, что он брал ее на руки, крепко прижимал к своему телу, а потом кидал в воду.

Вскоре Ася устала и вышла на берег. Генрих же поплыл так далеко, что она его почти не видела. Вскоре греческие службы погнались за ним на моторной лодке и заставили вернуться к берегу. Ася в это время была занята собой. Она поняла, что произошло что-то такое, над чем надо серьезно подумать и выбрать правильную линию поведения.

С одной стороны Борис, который любит ее, и когда она вернется крепкая, цветущая, будет ласкать ее ночи напролет, стараясь, чтобы она забыла все, что с ней случилось в больнице. А с другой стороны... Борис далеко, почти на другом конце света, он никогда не узнает, как она вела себя, с кем подружилась..., целовалась и все такое... "А этот Генрих..., да у него там двадцать пять сантиметров. Интересно, какие ощущения можно испытать с таким мужчиной? Должно быть кайф необыкновенный. Что если попробовать, не изменять, нет, об этом не может быть и речи, а только попробовать, всего один раз? Ну что тут такого? Девственности ведь я не лишусь, правда? Я это давно сделала".

Она успокоила себя, но ненадолго. Мысль о том, что она уже давно живет на деньги Бориса и что отдыхает здесь, благодаря Борису, подобно муравью, ползущему по спине, тревожила ее совесть. "Нет, этого не будет, и быть не может. Проклятая похоть, как ты смазываешь мои пятки, чтоб я поскользнулась на каменных плитах!"

Она повернулась на живот, уткнула лицо в полотенце и плотно закрыла глаза.

Вскоре появился Генрих, он улегся почти рядом и какое-то время щадил ее уединение, не прикасался к ней. Она оценила его рыцарский поступок, повернула голову и спросила:

-- Вы спортсмен?

-- Да, у меня первый разряд по плаванию, но я покончил со спортом. Бизнесом занялся. Бизнес это деньги и неплохие, а спорт..., он пока на задворках. У вас тоже фигура...спортсменки.

-- Да. У меня бег. На кухне, -- рассмеялась Ася.

-- У вас семья?

-- Нет, я одна.

-- И я один, -- сказал Генрих.

Ася смотрела на его физиономию, искала хоть что-то, что бы ей импонировало, но ничего не находила.

-- У меня есть друг в Москве. Я ему многим обязана.

-- Москва далеко. И если вы поплаваете рядом, посидите со мной в ресторане, а вечером пройдетесь под луной, -- что здесь плохого? И потом, сейчас другие времена -- другие нравы. Даже если произойдет что-то такое необычное, казнить себя не имеет смысла. Неужели вы думаете, что ваш друг ничьих пальчиков не подержит в своей руке в ваше отсутствие?

-- Мужики все одинаковы, -- как-то зло произнесла Ася.

-- Это неверный тезис. Мужики не со слонихами общаются, а с женщинами. Изменить женщине можно только с женщиной, но ни с кем другим. Я думаю: все мы одинаковы.

-- Оно конечно так, но инициатива принадлежит вам, а мы существа слабые, -- сказала Ася и осеклась. -- Но не все, я к ним не принадлежу.

-- Вы волевая женщина, хотя эта воля появляется ближе к сорока, а вам нет еще и тридцати. А потом не забывайте, что сила женщины в ее слабости.

Генрих повернулся на спину, раскинул руки. Левая рука невольно коснулась плеча Аси. Она вздрогнула: ее глаза снова прилипли к мужской фигуре и к тому волшебному, слишком высокому горбу, и ее ладонь невольно легла на пальцы того, кто поглаживал ее плечо. Так она проявила силу в своей слабости. Генрих был прав: он умный мужик.

-- Не знаю, как вы, а я не могу долго лежать на одном месте. Если хотите, можем пройтись вдоль берега моря.

Ася повиновалась.

Они шли долго, он все рассказывал, совсем заморочил ей голову своими рассуждениями о жизни, о том, что все временно, что ничего нет вечного, что надо брать от жизни все, пользоваться моментом, так как у каждого человека слишком мало времени отведено для счастья.

Пляж давно кончился, они шли совершенно одни, уже достигли бамбуковых зарослей. Генрих вдруг схватил Асю и поднял на руки, покружился с ней и направился в заросли. Ася прижалась к нему, но, поняв, чем это сейчас закончится, а также свой шрам на животе, который, конечно же, он увидит, стала перебирать ногами и отталкивать его руками.

-- Не сейчас, нет, это невозможно, -- лепетала она, хотя страсть в ней стала просыпаться. -- Для этого есть ночь...

Услышав слово "ночь", Генрих опустил ее на ноги, поцеловал в лоб и сказал:

-- Пусть будет ночь. Трудно так долго ждать, ночь еще не скоро, но я...мужественный человек.

Они вернулись в санаторий и разбрелись, кто куда. Ася обрадовалась, что все так прошло благополучно, и была убеждена, что теперь-то она сможет держать себя в руках, чтобы сохранить верность своему возлюбленному и гордиться тем, что она все же не тряпка, а личность.

К вечеру это решение в ней настолько укрепилось, что она решила посетить любое зрелищное мероприятие, занять последний ряд, чтоб Генрих не смог ее обнаружить.