Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)

Школьники представлялись ему внушающей страх ордой варваров. Хольгер, со смехом и без всякого стеснения, рассказывал, как эта орда готовит и осуществляет свои набеги на беззащитного учителя. Рассказывал, что бывают дни, когда учитель плачет, может только безудержно плакать, потому что не способен справиться с их злобой и не понимает используемой ими тактики: правил бесконечной войны с применением камуфляжа, волчьих ям и скрытых резервов. Может, учитель даже не знал, что на свете существуют злоба и жестокость, а думал, что все дело в несчастье, которое обрушилось на него одного и с которым невозможно бороться, которое он не в силах одолеть — как нельзя одолеть судьбу. Он молился, упрашивал, плакал, кричал, угрожал… но дети только смеялись.

Я слушал Хольгера так, будто его истории были поучительными или веселыми, а не являли собой обвинительный приговор типичным, помыслам и стремлениям человека, какими они формируются еще в детские годы. Хольгер был ребенком, ребенком настолько плохим, что находил свои истории забавными, — таким же плохим, как все дети. Таким же плохим, как я. Я слушал его молча и, кажется, думал только о том, что правда — повсюду и на всех уровнях — оказывается в проигрыше. Но я не радовался этим историям. Я их только слушал. Не стараясь сохранить в сердце как сокровище. Злоба расхожих истин в любом случае обширнее, чем моя собственная…

* * *

До меня дошли плохие известия. Мой издатель собирал все печатные отзывы о созданных мною произведениях: вырезки из газет, сообщения о докладах и чтениях, программки. Я подозреваю, что он заготовил две папки: на одной значилось ХВАЛА, а на другой ХУЛА (или: УСПЕХ и НЕУСПЕХ) Г.А.Х., — назовем их папками А и Б. Так вот: тем летом издатель послал мне содержимое папки Б. Он был мною недоволен и потому придумал такое наказание: довести до моего сведения эти хулительные отзывы. — Упреки по большей части оказались пустой болтовней. Исходили они от людей озлобленных, черствых, тех, кто ненавидит любое художественное высказывание; от невежд в сфере музыкальной грамотности, выразителей мелкобуржуазных взглядов, дураков с залепленными воском ушами. Все это не имело значения. Только отдельные их удары достигали цели. Скажем, вопрос относительно меня самого: кто я такой, чего хочу. И еще: утверждение, что подлинное мастерство мне недоступно. — Подлинное мастерство мне недоступно. — Как я мог не поверить, что здесь они проявили проницательность, даже если считал их ордой дураков? Ведь я и сам давно всматривался в гримасу своего чрезвычайного оскудения… Редакция авторитетного издания, «Журнала по музыковедению», один выпуск почти целиком отвела под научную работу, которая называлась: НОВЫЙ КОМПОЗИТОР ГУСТАВ АНИАС ХОРН. АНАЛИЗ ЕГО ПРОИЗВЕДЕНИЙ, ДОСТУПНЫХ НА ДАННЫЙ МОМЕНТ. — Автор, человек очень начитанный и удостоенный многих титулов, во Введении говорил, что этот высоко ценимый журнал уже в силу своего предназначения не готов выделять место для оценки творчества ныне живущих музыкантов; однако вышеупомянутый композитор благодаря особому характеру и технике своих композиций приобрел в этом смысле исключительные права, как станет ясно по ходу дальнейшего изложения.

Один плагиат — так писал музыкальный критик — в последнее время пользуется неизменным успехом. Большая инвенция, Chanson des oiseaux, снова — как уже было несколько столетий назад — волнует сердца слушателей, приносит почет и… деньги. Деньги, что неизбежно, попадают в карманы тех, кто обладает деловой хваткой, лежащим в могиле они все равно ни к чему; почет же следовало бы оказывать тому, кто его заслужил изначально. Заслужил очень давно и вполне достойными средствами…