Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)

— От обмана не спасает даже благородство натуры. Кто верит в любовь, слепо препоручает себя судьбе. Каждый порядочный человек дает лишь столько, сколько способен дать. Мы вынуждены брать в долг даже у собственных чувств, когда нами овладевает пустое бессилие. Но и такой ссуды для любви не хватает, — сказал Фалтин.

— Кто же та девушка, которую ты обманул? — нетерпеливо спросил Эгиль. — И поразил ли ее обман в самое сердце? Она что же, погибла? Или нашла утешение в отрезвлении? Сколько ей было лет?

— Речь идет о Гемме, — сказал Фалтин.

Я услышал. Но не поверил своим ушам. Тутайн и Эгиль словно онемели.

— Теперь это вышло наружу, — сказал Фалтин, и губы у него дрогнули. — Я перестал быть обманщиком перед друзьями. Ответил на все вопросы.

Во мне ничто не шелохнулось, будто я был сухой деревяшкой. Я подумал, что когда-то стал первым возлюбленным Эгеди. И теперь не вправе возмущаться. Я сделал шаг к Фалтину. Сказал:

— Я услышал. Я этому не верю. Примите мою руку.

— Не верите, не верите… — забормотал Фалтин. — Только не делайте глупостей! — Он пожал мне руку. — Судьба не добрая. Я ведь не мог знать, что ваша готовность к любви и разочарованность Геммы уже подстерегают друг друга. Я уполз в кусты, из которых прежде появился, — не раскаиваясь, но ощущая стыд.

Он вскоре попрощался и ушел. Эгиль же наскочил на меня, как молодой пес, — со страхом и нежностью.

— Не правда ли, — сказал он, — боль была несильной? И уже прошла? Фалтину очень стыдно. Но он не мог заставить себя утаить от тебя такое. Он отказался от своей последней любви. И лучше всего, если это знание останется между нами тремя — если мы не будем портить настроение Гемме.

— Я бы хотел забыть то, чему все равно верю лишь наполовину, — ответил я. — Мое прошлое не дает мне права быть неуступчивым. В тридцать четыре года человек любит не в первый раз; да и у двадцатилетнего человека годы любовного томления уже за спиной. Годы или хотя бы недели любовного томления…

Тутайн вдруг очень помрачнел. Вопреки своим привычкам он в этот вечер оставил нас рано. А вернулся поздно. Эгиль и я уже легли спать. Он подошел к моей постели. Разбудил меня, зажег свечу, пододвинул себе стул.

— Гемма беременна от Фалтина, — сказал Тутайн.

— Да, — сказал я, только чтобы показать, что услышал.

— Тебе придется кое о чем поразмыслить, ведь она тебе в этом не призналась.

— Ты был у Геммы? — спросил я.

— Нет, у Фалтина.

— Фалтин недавно заявил, что он ответил на все вопросы, — сказал я спокойно. — И что с обманом, построенном на умалчивании, между нами покончено. Я не поверю, что он лгал.

— Я расспрашивал его настойчивее, чтобы узнать полную правду, — сказал Тутайн.

— Ты, наверное, давил на Фалтина и довел его до вынужденного признания: дескать, не исключено, что Гемма беременна от него.

— Я жестко за него взялся. Он сперва не хотел ничего говорить. Хотел сохранить какой-то остаток для себя. Хотел пощадить нас. Я боролся с ним несколько часов. Он поставил на карту всё. Наша с ним дружба почти сломалась. Но под конец силы оставили его.

— Ты не можешь вспомнить его слова буквально? — спросил я.

— «Можно предположить…», так он начал, — сказал Тутайн.

— «Можно предположить…»! — тотчас перебил я. — Этим его признание и ограничилось. Он под угрозой сделал заявление, которое пристало делать лишь Гемме. А он ведь понимает, что только Гемме известна эта тайна. Их любовь не продлилась и месяца.

— Откуда ты знаешь? — ошеломленно спросил Тутайн.

— Это можно подсчитать, — сказал я.

— Месяц тоже достаточный срок… — протянул Тутайн.

— Гемма попала под подозрение, — сказал я, — но ее молчание есть доказательство невиновности, весомость которого ты даже не способен оценить.

Он ушел от меня чуть ли не против воли.

В ту ночь я принял решение: не говорить Гемме совсем ничего о том, что мы здесь обсуждали. Я хотел, чтобы ее слово было первым.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Через два дня жизнь вошла в обычное русло, как если бы этих речей вообще не было. Фалтин опять заглянул к нам. Пришла и Гемма, поздоровалась с друзьями. Она, похоже, утратила последнюю робость. Потянула меня за собой в спальню. Фалтин больше не представлялся ей обременительным свидетелем. Мое сердце, однако, было не вполне искренним. Оно тревожно заколотилось, когда я остался наедине с девушкой. Моим рукам показалось, что груди у нее увеличились; насыщенный молочный аромат обволакивал ее тело. Я снова об этом забыл. Начались простодушные объятия, и все опасения рассеялись… Еще через несколько дней я вдруг почувствовал укол недоверия. Я увидел на улице проходящего мимо Фалтина; но к нам он не зашел. А Гемма, как только появилась, предупредила, что скоро уйдет: мол, ее отец нездоров и она не может надолго оставлять его без присмотра.