Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга первая)

Альфред Тутайн все еще сидел в пивной и пил местное пиво. Я тотчас изложил ему свою просьбу: уговорить матросов, чтобы каждый из них держал рот на замке, когда его будут допрашивать.

— От них ничего особенного не требуется, — сказал я. — Они все равно ничего не знают. А кого интересуют их грязные выдумки?

Он неуверенно взглянул на меня.

— Я тоже думал об этом, — сказал тихо. — Но разве я гожусь для такого фехтования с зеркальными отражениями?

— Мне эта роль подходит ничуть не больше, — сказал я с отвратной настойчивостью.

Он тотчас подчинился и обещал сделать что от него требуется. Сказал, что нужно собрать здесь членов команды. Выглядел он плачевно.

— Одолжишь мне костюм? — спросил без всякого перехода.

— У меня только тот, что на мне, ты же знаешь, — ответил я.

— Ну так одолжи мне его, — сказал он. — А сам можешь тем временем полежать в кровати.

— Не понимаю, — удивился я.

— Я не могу — в этой матросской блузе — употреблять высокие или даже обычные слова: она все еще воняет трупом.

Мы покинули заведение. Прошлись вверх и вниз по улице. В одной одежной лавочке с большим трудом, испробовав три языка, приобрели костюм. Наверняка самый дорогой из тех, что имелись в наличии. У меня сложилось впечатление, что продавец — специально для нас — еще и цену взвинтил. Мы ведь были все равно что безъязыкие или лишенные слуха, как уж кому понравится. Так ухудшаются обстоятельства, когда ты попадаешь в них, не продумав всё заранее. Ненамного лучше получилось и когда мы пополняли гардероб Тутайна в лавке нижнего белья.

В отеле я, быстро решившись, снял двойной номер на втором этаже, чтобы Тутайн мог переодеться. Мы в любом случае нуждались в ночлеге. Я едва не расплакался, когда мы вошли в жалкое помещение, где обычно останавливались на несколько мимолетных ночей малосостоятельные супружеские пары или стареющие проститутки со своими спутниками. Тут и не пахло благотворной домовитостью. Стены, когда-то покрытые белой штукатуркой, давно посерели и загрязнились. Стулья, стоявшие в комнате, так мало располагали к сидению, что поначалу я их вообще не заметил. Прямо на виду, на железной подставке, стоял белый фаянсовый таз — из тех, какими, как я воображал, пользуются женщины. Это гигиеническое приспособление настолько явно предназначалось для представителей одной половины человечества, что я почувствовал себя обиженным. Комната, несмотря на ласковый и теплый воздух, который вливался через открытые окна, пахла грязью…