Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга вторая)

Десять лет прошло —
и ни капли на меня не упало,
нет ни влажного ветра, ни рос любви
— земля без дождя…
И вот я прошу свою мудрость,
не жадничай в эту сушь:
истекай сама, капай сама росою,
будь сама дождём пожухлой пустоши дикой!

Когда-то велел я тучам

убраться прочь с моих гор —
когда-то я говорил: «больше света! вы, темень!»
Ныне маню я их, чтобы пришли они:
выменем вашим сотворите вокруг меня тьму!
— я хочу вас доить,
вы, коровы вышнего крова!
Тепло-молочную мудрость, сладкую росу любви
устремляю я — пусть течёт! — по земле.

Прочь, вы, мрачно глядящие

правдицы, прочь!
Не желаю я на моих горах
видеть кисло-терпкие нетерпеливые правданки.
Со своей золотистой улыбкой
пусть мне станет ближе ныне другая правда:
подслащённая солнцем, смуглая от любви, —
только зрелую правду сорву я с дерева.

Ныне хочу я коснуться рукой

локонов случая;
мне достанет ума, чтобы случай
вести как ребёнка, чтоб провести его вокруг пальца.
Ныне хочу я быть гостеприимным
к Нежеланному,
даже к судьбе не хочу быть колюч
— Заратустра не ёж.

Моя душа

лизнула уже ненасытным своим языком
все сладости мира и все его гадости,
в любые спускалась глубины.
Но всегда — подобно пробке
вновь всплывала она на поверхность:
масляным пятном качаясь на буром море;
видят душу мою и называют меня счастливым.

Кто отец мой и кто моя мать?

Не Принц ли Переизбыток отец мне
и не мать ли моя — Тихий Смех?
Не они ли меня зачали в законном браке —
меня, зверя-загадку,
меня, свет-мило-золотце,
меня, расточителя всякой мудрости, Заратустру?

Больной ныне от ласк —

влажный ветер, несущий росу, —
сидит Заратустра и ждёт, ждёт на своих горах:
в собственном соку
мягкотелым и сладким став,
под своею вершиной,
под своим ледником,
утомлённый и благостный,
как Создатель в седьмой свой Творенья день.

— Тише!

Чья-то правда бродит надо мной,
подобна туче, —
незримыми молниями поражает меня.
По широким медленным ступеням
поднимается её счастье ко мне:
приди, приди, возлюбленная Правда!

— Тише!

Это Правда — моя!
Из медлительных глаз,
из шёлка трепетного
разит меня её взгляд,
милый девичий взгляд колючий…
Она отгадала причину моего счастья,
она отгадала меня — ха! — что замышляет она?
Пурпуром притаился дракон
в бездне её девичьего взгляда.

— Тише! моя говорит

теперь Правда:

Горе тебе, Заратустра!

Ты выглядишь так, будто

золото проглотил:
тебе ещё вспорют живот!..

Слишком богат ты,

ты, растлитель многих!
Слишком многих ты сделал завистниками,
слишком многих — бедняками…
Даже на меня свет твой отбросил тень, —
зябко мне: прочь поди, ты, богатый,
прочь поди, Заратустра, покинь своё солнце!..

Ты хотел бы раздать-раздарить то, чего у тебя сверх меры!

Но чрезмерен — ты сам.
Богатенький, не будь дураком!
Сначала себя раздари, Заратустра!

Десять лет прошло —

и ни капли на тебя не упало?
нет ни влажного ветра, ни рос любви?
Но кто мог бы тебя полюбить,
ты — богатый сверх всякой меры?
Твоё счастье сушит вокруг всё,
делает бедным на любовь —
как земля без дождя…

Никто тебя не благодарит больше,

ты же всякому благодарен,
кто берёт от тебя:
по тому и узнаю тебя,
ты, богатый сверх меры,
ты, беднейший из всех богачей!

Ты жертвуешь собой, тебя мучит

твоё богатство —ты отдаёшь себя,
ты не щадишь себя, ты не любишь себя:
большая беда неотступно бредёт за тобой,
беда переполненного амбара, переполненного сердца —но Никто не благодарит тебя больше…

Ты должен беднее

стать,мудрец немудрящий!
Если хочешь, чтобы тебя любили.
Любят только страждущих,
отдают любовь только тем, кто голоден:
сам себя раздари сперва, Заратустра!

— Я — твоя Правда…