Часть

Мыло, бритва, щётка, паста и две зелёные тетрадки-мои сочинения и сборник стихов, что я нашёл в распределителе. Неизвестный тип написал рифмы на все случаи жизни и незамысловато подписался «Кумыс». Буду читать по возможности…

Рядом со мной возится со своей шконкой Точилкин, он приехал в часть вместе со мной, но его привели на этаж почему-то чуть раньше.

Первые минуты в этом месте меня не обрадовали: пока я ожидал возле тумбы дневального, успел заметить целые мобы горцев и несколько узкоглазых.

Там же ко мне успели домотаться двое. Один-пьяный в хлам тип с огромными колхозными кулаками. Он с настойчивостью Джека Николсона из «Управление Гневом» спрашивал меня «Ты кто?».

Его почему-то не устраивали мои простые ответы: «Человек», «новоприбывший» и он продолжал задавать мне этот философский вопрос, ставя меня в тупик. У меня была мысль, разродиться фрейдовскими понятиями личности, что во мне, как и в моём «милом» собеседнике три составляющие: оно, я, сверх – я. Но, глядя в его пустой взгляд, полуоткрытый рот и сжатые кулаки, решил, что это будет тактической ошибкой.

Улыбаясь, как дурочка, я лишь спросил «в каком смысле кто я?»… В общем ахуительная вышла беседа.

Второй-с южными чертами лица, тоже докопался с чем-то похожим ко мне, но я и ему толком ничего не ответил, растерявшись от его вида, абсолютно не соответствующего обстановке и уставу: розовые флисовые штаны и… всё.

Да, именно так. Розовые. Флисовые. Штаны.

Позже я узнаю, что этот тип-один из самых отбитых здесь, возможно мне стоило догадаться об этом уже тогда, глядя на его «стиль».

Всё меньше мне хочется здесь находиться. Может попросить перевести меня в другую часть?

–Эй, ты! – слышу я с конца кубаря крик.

Внутри меня всё съёживается, рядом со мной замирает Точилкин.

Нагибаюсь, смотрю меж железных кроватных прутьев, – в конце кубрика на шконках расположилась компания из шести тел. На табуретке у них водка. Закуски нет.

-Иди сюда! – кричит кто-то оттуда.

Я приглядываюсь и вижу того любителя идентифицировать личность, с которым имел «удовольствие» общаться в коридоре.

Белобрысый, крепкий, с пустыми глазами и хриплым голосом. По его пьяному взгляду не понятно кому он кричит, так как его заспиртованные интеллигентные очи от сильного водочного течения расплылись в разные стороны.

-Я? – спрашивает за моей спиной Точилкин.

-ХуЯ! – летит тут же рифма в ответ. -Сюда иди, говорю!

Точилкин идёт в конец кубаря.

Испытываю секундное чувство радости и одновременно стыда.

Берусь за шконку, заправляю её, усиленно делая занятой вид, пытаясь уловить ушами дальнейшую судьбу Точилкина.

Говорят тихо и смысла разговора разобрать не могу.

Вдруг, раздается шлепок и звук падающего тела разносится по кубарю поражая моё сознание своей резкостью и беспощадностью.

Выглядываю из-за кроватей,-все шестеро топчут лежащее на полу тело, скрючившееся в позу эмбриона.

С силой сжимаю синее уставное покрывало.

Вмешаться или нет?

Нет. Не вывезу, а проблем нахватаюсь. Надо сначала понять кто они, сколько у них власти в роте и как часто такое бывает.

Может Точилкин сам нарвался, я-то разговора не слышал.

Пинать перестают быстро.

Ещё минута тихого разговора, возня, тяжелые шаги и возле меня появляется Точилкин, держащийся за ребра.

Под левым глазом у него набухает шишка, под правым рождается слеза.

Она одиноко вылезает, растет, резко скользит по щеке хозяина и, коротко сверкнув в полёте, умирает где-то на полу.

Отворачиваюсь.

Первое вечернее построение.

По моим прикидкам, нас в роте чуть больше сотни.

Около половины-выходцы из южной части страны и ребята с восточными чертами лица.

У многих русских ребят моего призыва замечаю синяки на лице.

Выходит дежурный офицер.

-Сейчас, готовимся к отбою, умываемся, хуё-моё и всё, после 22 часов никто не шарохается, ебать. – говорит он так, будто ему тяжело даются слова.

Он на несколько секунд зависает, затем зевает, обнажив коричневые зубы и язык с жёлтым налётом.

-Всё, съебитесь нах. – он лениво идёт в комнату офицеров, а мы разваливаемся кто куда.

Отовсюду раздаются незнакомые мне наречия, ругань, мат. Вокруг меня снуёт масса злых, гогочущих, стонущих… Я словно оказываюсь в стае гиен, беспощадно поедающих слабейших.

Иду обратно в кубарь и решаю не умываться.

Завтра, всё завтра. Буду осваиваться здесь, привыкать, а сегодня почему-то хочется просто зарыться под одеялом…

Через час мы все лежим.

Я не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась.

Лёжа на втором ярусе своей шконки, вспоминая свои первые два часа в роте, понимаю, что попал в какую-то задницу, потому молю о том, чтобы утро «сломалось» и не вышло на смену.

Не буду засыпать. Так ночь будет длиться максимально долго.

Да, так и сделаю…

Подобно Нэнси в «Кошмар на улице Вязов», лежу под уставным покрывалом, слушаю звуки своей роты, а это сопение, плачь, ругань, смех и повторяю себе одно и тоже.

«Не засыпай, не засыпай, не засыпай…»

…заснул я быстро и незаметно, чтобы утром, первый раз открыть глаза в своей роте.

2. В аду нет дня и ночи

-Рота, подъём! – визжит с коридора дневальный.

–Пошёл на хуй, выродок! – летит ему в ответ с конца кубрика.