Первая пара общая почти со всем потоком — история. Надеюсь затеряться среди толпы, особо не смотрю по сторонам, сажусь в предпоследний ряд и утыкаюсь в учебник. До меня никто не докапывается, слушаю левые разговоры рядом, но в них не участвую. Поглядываю на телефон: сегодня у папы операция, и я волнуюсь за него сейчас намного больше, чем за себя. Мама обещала написать, как все пройдет.
Наверное, моя тревога за папу помогает мне не обращать внимания на то, что происходит вокруг. Может, еще и поэтому день проходит без траблов. И да, я не встречаю ни Стэна, ни его дружков. Инги тоже не видно, как и Яны. А вот к этим мажоркам у меня немало вопросов.
Обедать не иду — просто беру в автомате большой бутерброд и стакан чая. В читалку с едой нельзя, но ничто не мешает выйти во внутренний двор и на лавочке съесть свою еду.
Мама ничего пока не пишет, успокаиваю себя тем, что операция долгая, еще нужно время прийти в себя после наркоза. Ну и повторяю как мантру, что все будет хорошо. Ради него, ради нашей семьи я должна постараться.
— Привет! — Слышу за спиной и испуганно оборачиваюсь. Но, увидев Макса, облегченно выдыхаю. Единственный парень, который ко мне по-человечески относится. Ну, кроме Тараса, разумеется.
— Привет! Как дела? — Чуть отодвигаюсь, чтобы он сел рядом.
— Это я хотел тебя спросить. — Макс присаживается и пытливо смотрит на меня поверх очков. — Слышал, Шумский тебя побуллил, а ты ему морду облила? Зачет!
— Да уж! Рада, что тебе весело. Он меня теперь линчует.
— Разве что не в академии, — серьезным голосом говорит Макс. — И точно не сейчас. Его до конца недели отправили куда-то, вроде как с научником какой-то ресеч делать. Ну и Вэла с Герой тоже. Пока их нет, никто тебя не тронет.
— Как это отправили? — недоверчиво переспрашиваю. — Он же тут король этой академии, Ирина, помощник ректора сказала…
— Стэн, может, и король, но точно не бог, — ухмыляется Макс. Мне кажется, ему доставляет удовольствие говорить, что Шумский не всемогущ. — В ректорате тоже не идиоты сидят. Есть правила — неписаные, конечно, но их надо соблюдать. Ну типа нельзя откровенно принуждать. То есть мы делаем, что они говорят, чисто по велению сердца. Типа надо уметь подчинять перваков не силой, а таким продуманным абьюзом, покупать их лояльность разными обещаниями…
— Чудовищно! — У меня внутри все вибрирует от возмущения. — Еще и лицемерно, и…
— Это работает. Открытые конфликты никому не нужны. Тем более чтобы это не вышло за пределы академии. Ладно, идти пора. Скоро пара начнется. — Макс встает со скамейки. Вообще симпатичный парень, только запущенный какой-то. — И мой тебе совет: не высовывайся из кампуса. Тут хотя бы камеры и какой-никакой контроль.
— Да куда мне ходить-то? — Следую за Максом, когда слышу вибрацию в рюкзаке. Сердце перестает биться. Мама!
Но вместо сообщения о папиной операции читаю месседж Тараса:
Лекция уже началась, а я так и стою застывшая посреди коридора, перечитывая снова и снова его сообщения. Увидеть? Меня? Соскучился?
Пока думаю, что ответить, получаю еще одно:
Если б мама вчера не напомнила, забыла б со всем этим трешем в моей жизни.
Глава 12
Этот день я жду каждый год. Особенный день. Только мой. В далеком детстве папа катал меня на спине вокруг большого стола на кухне, а я хохотала и смотрела на торт, который мама осторожно перекладывала с противня на поднос. Потом мы вместе вставляли разноцветные свечки. Я отчетливо помню, как неловко их задувала — лет до семи не получалось с первого раза.
Да, это как раз случилось на мои семь лет — мы сидели за столом, ели мамин торт, взрослые болтали о своих взрослых делах, еще был жив дедушка. Я все набиралась храбрости попросить разрешения уйти во двор погулять — мне очень хотелось покрасоваться перед девчонками в новом платье.
— Мира, дочка, пойдем, что покажу!
После папиных слов стало ясно: гулять я не скоро пойду.
Усадив меня к себе на колени, папа взял потрепанный альбом, полный старых черно-белых фотографий.
— Знаешь, кто это? — спросил папа.
— Наши родственники? Те, которые раньше жили?
— Умная девочка, — похвалил папа, и я покраснела от удовольствия. — Видишь вот этого дядю? Как думаешь, кто он?
Я пожала плечами, всматриваясь в потертое и нечеткое изображение.
— Худой он очень, тощенький. Я когда вырасту, тоже такой буду?
В семь лет весила я мало, девчонки во дворе дразнили меня сушеной воблой, мол, подует ветер и унесет Мирку.
— Если ты будешь такой же умной, как он, я буду счастлив. Но такой худой — точно нет. Мы с мамой этого не допустим.
— Тогда можно еще кусочек торта?
Папа рассмеялся:
— Погоди, давай я тебе расскажу про этого дядю. Его звали Мирослав.
— Почти как меня?